Макошин с изумлением слушал его: дурачится, что ли? Но полицейский, словно бы потеряв интерес к политическому разговору, стал всматриваться в горизонт. Ткнул пальцем в сгущающуюся тьму, из которой выкатывались взлохмаченные волны.
— Новый шторм идет!
Пароход закачался на крутых черных валах с седыми гривами. Хлынул холодный ливень.
Макошин спустился в каюту. Неужели их миссия окончится неудачей?.. Он не стал ничего рассказывать товарищам, чтоб не тревожить их понапрасну. Почему полицейский выложил Макошину о планах англичан? Запугать? Зачем? Поиздеваться? Или намеревался что-нибудь выведать? Поведение полицейского прямо-таки сбивало с толку. Этот грудастый, свирепый на вид полицейский вовсе не походил на болтуна или шутника. Судя по всему, он хорошо знал психологию и нравы англичан, знал и расстановку сил в их лагере, как бы мимоходом помянул Керзона, британского военного министра Черчилля — заклятых врагов Советской России… Да, тут было над чем поломать голову.
А «Решид-паша», пробиваясь сквозь кромешный мрак и ливни, все качался и качался на волнах, качался и день, и два, и три, неуклонно приближаясь к заветной цели.
2
Константинополь… Рим Востока. Сказочный город на семи буро-красных холмах: одной ногой стоит в Европе, в Румелии, другой — в Азии, в Анатолии. Пролив Босфор, как сабля из синей стали, разрубил страну на два континента. И только на фелюгах да на пароме можно перебраться с западного берега Босфора на восточный, из Европы в Азию, из Румелии в Анатолию, в район Ускюдар. Босфор с древнегреческого значит «коровий проход» — через него переправлялась Ио, превращенная в корову. Он кажется искусственным сооружением — каналом, и как-то забывается, что именно по нему в мифические времена плыли аргонавты из Эгейского моря в Черное, в Колхиду, за золотым руном. Крутые обрывистые берега, вода чистая, как слеза, на много метров просматриваются глубины, где лениво плавают рыбы. Кое-где дома подступают к воде.
Деловая жизнь, в общем-то, сосредоточена на европейском берегу. Эта часть города, в свою очередь, разрезана заливом Золотой Рог. А через залив переброшен знаменитый Галатский мост, почти сто метров ширины и полкилометра длины. В южном районе, собственно Стамбуле, — целое гнездо величественных серых мечетей, с куполами и темно-голубыми минаретами, и среди них великий храм — Айя-Софья. Неудержимый людской поток, поток экипажей переливается по мосту из южного района в Галату — самое бойкое место Константинополя.
Макошин затерялся в людском месиве. Ему нужно было пробраться в аристократический район Бейоглу, на холм Перы, так как он высадился не в главном порту, а в грузовом. Утро еще только занималось, а город кипел-бурлил. Турки в засаленных красных фесках, тюрбанах, чалмах, турчанки с темными вуалями на лицах, в траурных черных одеждах, армяне, евреи, болгары, греки, сербы; толпы нищих с тарелочками у мечетей, водоносы и торговцы фруктами, бесконечный крытый рынок, лавчонки, кофейни, харчевни, стаи желтых псов, грызущихся между собой, ревущие ослики; дворцы, древние крепостные стены и башни — все плыло мимо сознания Макошина. Его всегда почему-то манил Восток, с его экзотикой, непонятной жизнью, непонятными верованиями и причудливыми письменами.
Сурово-сосредоточенный, он неторопливо брел по улицам, пристально вглядываясь в лица встречных белогвардейских офицеров и солдат. В своей помятой шинели, в фуражке без кокарды, в сильно стоптанных сапогах, он ни у кого не вызывал интереса. Просто не существовал. Таких здесь было очень много, чтоб обращать на них внимание. Когда ветер распахивал шинель, на гимнастерке можно было видеть белый Георгиевский крестик. Константин Макошин находился здесь под собственной фамилией, имел подлинные бумаги, подтверждающие, что ушел он на фронт в 1915 году добровольно, был дважды ранен и контужен, награжден за доблесть и храбрость. Затем после продолжительного лечения освобожден от военной службы. Был солдат второго класса, инвалид, увечный воин. Кому нужен инвалид?
Он носил густую черную бороду, которая скрывала шрамы на лице. Борода придавала ему величественный вид. Рослый, бородатый, с гневно изломанными тонкими бровями и яростным взглядом темно-серых глаз — таким знали красноармейцы Макошина, лихого рубаку и прекрасного наездника.
Теперь бороду и усы пришлось сбрить. Обнажились бугристые шрамы, лицо стало словно бы короче — и Макошин не узнал себя. Да ведь совсем еще молодой человек, мальчишка!
Он старался избегать встреч с военными, будь то белогвардейские офицеры, французы, англичане или американские матросы в белых накрахмаленных шапочках, сдвинутых на затылки. Американцы поглядывали на белогвардейцев с презрением. Были тут итальянские и греческие офицеры, сенегальцы во французских мундирах. Но избежать встреч не удавалось: оккупированный союзниками город кишел военными. На расправу с непокорными турками обычно посылали сенегальцев, которые охраняют и беженские военные лагеря белогвардейцев в Галлиполи и Чаталдже. Подвал отеля «Арапьянхан» британская контрразведка превратила в следственную тюрьму, там арестованных подвергают ужасным пыткам.