— Кэ-эк дам! — передразнил я его.
Мы посмеялись.
— Ты тоже, — попросил я, — про графиню — того, не говори.
— А жаль, — сказал он. — Бабушка бы посмеялась.
— Ну, если так…
— Она не узнает, что это ты. Скажу, мол, ребята в школе. И всё.
Теперь-то, много лет спустя, я думаю, что Артур тоже был малышом, и, хоть казался он мне тогда старше своих лет, рассудительным и серьезным, его желание рассмешить бабушку было совершенно детским и нелогичным. Про пальто он не хотел напоминать ей, а вот о том, что ее прозвали графиней, — пожалуйста. Но ведь мысль-то о том, что, может быть, она графиня, появилась не просто так, а из-за ее необыкновенного наряда.
Да, мы были детьми, а детям так свойственно ошибаться, не зная, что последует за шуткой…
— Ты, наверное, начитался всякого, а? — спросил я Артура. — Бабушка любую книгу даст?
— Кстати, — сказал он, что-то вспомнив, — ты не читал такой роман? Называется «Янки при дворе короля Артура».
Сперва я опешил. Как со мной разговаривают, будто со взрослым! Я взял самую первую книгу, «Что я видел», а меня спрашивают про настоящий роман. Но я ловко вывернулся.
— Ха-ха! — воскликнул я. — Так ты, Артур, еще и король?
Он довольно рассмеялся, а я подбавил дров в огонь:
— Не какой-то там граф! Король!
Я даже вообразить не мог, какое произведу впечатление на бабушку и маму своим сообщением. Особенно ликовала мама. Бабушка просто охала и ахала на разные лады, а мама — я ее такой никогда не видел за всю войну — от восторга места себе не находила. Расхаживала по комнате, разводила руками, напевала какие-то знакомые мелодии и при этом рассказывала, как давно, в молодости, когда она училась в ФЗУ, [1] на каникулы их привезли в Ленинград — чудесный, волшебный город — и там повели в театр, на балет, это была сказка «Щелкунчик». Какие изумительные костюмы, а музыку исполнял огромный оркестр, наверное, человек сто одних музыкантов, а что за чудо-занавес — малиновый, с золотыми узорами! Да и сам театр: мраморные колонны, пол, по которому страшно ходить, потому что он похож на стеклянный и в него можно глядеться, как в зеркало, даже лестничные барьеры покрыты красным плюшем — этого не забудешь вовек. И все-таки главное — артисты, балерины в таких вот юбочках — мама показывала, какие именно юбочки, — из газовой, прозрачной ткани, у них, этих юбочек, даже специальное название есть — пачки, ну и, конечно, танцоры в облегающих тело трико, но они маме не показались, потому что всё больше стояли в тени и выскакивали оттуда, когда надо было поднять балерину и покружить ее.
— Как, — удивлялся я, — прямо в воздухе?
— Конечно! — радостно смеялась мама. — Прямо в воздухе.
И еще выяснилось, что балерины танцуют только на пальчиках, редко стоят на всей ступне, да и то очень изящно, вовсе не так, как делают это обычно люди, и мама показала, как стоят балерины: подтянулась, подобрала живот, даже, кажется, выше стала, и одну ступню вплотную приставила к другой, ровно посередине, так что получилась буква «Т». Тут мама одну руку вскинула — я даже испугался: вышло ведь очень неудобно, маму чуть покачивало, потому что ноги приставлены вплотную, да и под углом — запросто можно упасть. А она еще, как нарочно, что-то такое тихонько замурлыкала, какую-то мелодию, и давай руками махать — одна вверх, другая вниз.
— Ладно, ладно! — рассмеялся я. — Расскажи лучше, как же они на пальцах танцуют.
— У них специальные такие тапочки, — успокоилась мама, — белые или розовые, представляешь!
— А не спадывают тапочки-то? — вступила в разговор бабушка.
— Вот еще! — махнула рукой мама, оскорбившись за балерин.
— А ноги не ломают? — не унималась бабушка.
— Чего не знаю, того не знаю… — вздохнула мама, возвращаясь с довоенных небес обратно в нашу жизнь.
Она подошла к столу, разлила по тарелкам завариху, села, взялась за дюралевую [2] ложку, зачерпнула ею еду и поднесла было ко рту, но вдруг кинула ложку обратно.
— Гады! Гады! Гады! — крикнула она отчаянно и заплакала.
Я даже вскочил: что еще случилось? С отцом?
Самое страшное, самое дикое, самое несправедливое, чего мы боялись всю войну — от первого дня, как он ушел воевать, и до его возвращения, — мысли, что с отцом случилась беда.
Ах, как я страшился этого! И разве только я? На что мы ни шли, лишь бы избежать несчастья, каким только ни верили приметам! Нельзя было проходить под раздвоенным столбом, переходить дорогу перед белой лошадью, а встретив подводу с гробом, требовалось трижды плюнуть через левое плечо и скрестить средний и указательный пальцы на обеих руках. Суеверие множилось и росло в малом народе, и никакие взрослые уговоры не помогали — ни материнские, ни учительские. Да, я думаю, матери и учительницы наши дорогие сами с любым суеверием сто раз смирялись и до конца жизни, несмотря, скажем, на партийность или образованность, согласились бы исполнять все правила примет да поверий, только хоть на шажок остановить беду, которая перла и перла изо всех щелей — тифом, голодухой, похоронками.
2
Дюра́ль, дюралюми́ний — легкий, прочный сплав алюминия с медью и небольшим количеством марганца, магния, кремния и железа.