Для сковородки великовата, подумал он. Но я ее поранил, придется убить.
Резко ударив рыбу головой о ручку охотничьего ножа, он оглушил ее и положил на ствол упавшей березы.
Черт, подумал он, она в самый раз подошла бы для миссис Паккард с ее форелевыми обедами, но нам с Махоней чересчур велика. Лучше пойду вверх по течению, найду отмель и там попробую вытащить пару небольших. Черт побери, неужели она ничего не чувствовала, когда я ее тащил? Пусть говорят что угодно про игру, но те, кто их не вытаскивал, не знают, как иногда себя потом чувствуешь. Может, это вообще столько и длится? Приходит время, когда легче уже не становится, а они берут и делают с тобой что-то, и остаются только небо и воздух.
Странный ручей, думал он. Смешно, что надо специально искать рыбу помельче.
Он нашел удилище там, где бросил. Крючок погнулся, и Ник его выпрямил, потом подобрал тяжелую рыбину и двинулся вверх по ручью.
Сразу по выходе с верхнего болота есть каменистая отмель, думал он. Там я поймаю две небольших. Махоне эта большая может и не понравиться. Если Махоня заскучает, придется пойти домой. Интересно, что делают сейчас наши приятели? Вряд ли чертов мальчишка знает про эти места. Сукин сын. Все-таки, кроме индейцев, здесь никто не удил. Быть бы тебе индейцем, подумал он. Куда бы легче жилось.
Он шел вверх вдоль ручья, держась поодаль от берегов, и только раз ступил на край берега, под который заходило течение. Из-под него яростно, с шумным всплеском, вылетела большая форель. Такая большая, что непонятно было, как она может повернуться в ручье.
— Откуда ты взялась? — проговорил Ник, когда рыба снова ушла под берег впереди, выше по течению.— Ух! Ну и рыбина!
На длинной галечной отмели он поймал две небольшие форели. Они были тоже замечательные — упругие, плотные,— и он выпотрошил всех трех, внутренности бросил в воду, тщательно вымыл рыб в холодной воде и уложил в выцветший пакет из-под сахарного песка.
Хорошо, что девочка любит рыбу, думал он. Надо бы ягод набрать. Хотя не к спеху, я знаю, где они всегда есть. Он начал подниматься по склону холма к лагерю. Солнце опустилось за холм, погода была хорошая. Он посмотрел на другой край болота и высоко в небе, на том месте, где должен был лежать рукав озера, увидел летящую скопу.
Он тихо подошел к шалашу. Сестра не услышала его шагов. Она лежа читала. Глянув на нее, он тихо, чтобы не испугать ее, заговорил:
— Что ты с собой сделала, ты, мартышка?
Она обернулась, увидела его, улыбнулась, тряхнула головой.
— А я их остригла,— сказала она.
— Чем?
— Ножницами. А ты думал, чем?
— Как же ты смотрела, где стричь?
— Брала и отрезала. Очень просто. Похожа я на мальчишку?
— На мальчика-дикаря с дикого острова Борнео.
— Я же не могла постричься под пай-мальчика из воскресной школы? Совсем по-дикарски выглядит? Ужасно здорово,— сказала она.— Теперь я по-прежнему твоя сестра, но я еще и мальчишка. Как ты думаешь, я стала теперь мальчишкой?
— Нет.
— Жалко.
— Ты чокнутая, Махоня.
— Может, и чокнутая. Я похожа на идиотика.
— Немножко.
— Можешь подровнять. Тебе видно, сделай под гребешок.
— Придется сделать поаккуратнее, но ненамного. Ты голоден, братец-идиотик?
— А можно, я буду братцем-неидиотиком?
— Я не хочу выдавать тебя за своего брата.
— Теперь уж придется, Ники, неужели не понимаешь? Это обязательно нужно было сделать. Я бы попросила тебя, но раз все равно надо, то я решила сделать тебе сюрприз.
— Мне нравится,—сказал Ник.— Черт с ним со всем, мне очень нравится.
— Огромное тебе спасибо, Ники. Я тут легла и хотела отдохнуть, как ты сказал, но я только все лежала и думала, что бы для тебя сделать. Решила достать тебе убойных капель в каком-нибудь салуне какого-нибудь города вроде Шебойгана, полную банку из-под жевательного табака.
— И кто бы тебе их дал?
Ник опустился на землю. Сестра села к нему на колени, обняла за шею и потерлась о его щеку стриженой головой.
— Мне их дала Королева Шлюх,— сказала она,— Знаешь, как называется салун?
— Нет, не знаю.
— Большой королевский отель-магазин-бар «Золотая монета».
— Что ты там делала?
— Была помощницей Королевы Шлюх.
— Что должна делать помощница шлюхи?
— Ой, она носит ее шлейф во время прогулок, распахивает дверцу кареты и провожает к нужному номеру. В общем, вроде фрейлины.
— Что она должна говорить?
— Все что захочет, кроме грубостей.