— Например, братец?
— Например, так: «О, мадам, в жаркий день, подобный сегодняшнему, должно быть, как утомительно ощущать себя птичкой в позолоченной клетке». Вот, вроде этого.
— Что отвечает шлюха?
— Она отвечает: «Да, о, ах, ну конечно же. Это безусловная прелесть». Потому что та шлюха, которой я прислуживала, низкого происхождения.
— А ты какого происхождения?
— Я не то сестра, не то брат мрачного писателя, причем я очень деликатно воспитана, что делает меня очень желанной, с точки зрения главной шлюхи и ее свиты.
— Убойные капли получила?
— А как же! Она сказала: «Душенька, возьмите эти никчемные капельки». Я говорю: «Спасибо». А она: «Передавайте привет вашему мрачному брату. Если он будет в Шебойгане, пусть непременно остановится в нашем отеле».
— Брысь с моего колена,— сказал ей Ник.
— Вот, точно так они и говорят в «Золотой монете»,— сказала Махоня.
— Надо заняться ужином. Проголодалась?
— Я сделаю ужин.
— Нет,— сказал Ник.— Ты лучше рассказывай.
— Как ты думаешь, Ники, нам будет хорошо здесь?
— Нам уже хорошо.
— Хочешь, расскажу, что я еще для тебя сделала?
— Перед тем как ты решила сделать что-то практичное и остриглась?
— Еще какое практичное. Ты подожди, пока я скажу. Можно, я тебя
поцелую, пока ты будешь готовить ужин?
— Я тебе чуть погодя отвечу. Так что ты хотела сделать?
— Наверно, я прошлой ночью морально пала, когда стащила виски. Как ты считаешь, этого одного достаточно для морального падения?
— Нет. И вообще, бутылка была открыта.
— Ага. Но я взяла на кухне пустую бутылку объемом в пинту и целую бутылку в кварту, налила пинтовую бутылку дополна, немножко пролила на ладонь, взяла и слизнула, а после подумала, что это и есть мое моральное падение.
— Понравилось?
— Ужасно крепко, щекотно, и немножко стало тошнить.
— Значит, ты еще не пала морально.
— Вот и хорошо, потому что если бы я морально пала, как бы я могла оказывать на тебя хорошее влияние?
— Не знаю,— ответил Ник.— Так что же ты собиралась сделать?
Он разжег костер, пристроил сковородку и нарезал на нее ломтиками бекон. Сестра, обхватив колени, наблюдала за ним, потом расцепила пальцы, опустила одну руку к земле, оперлась на нее, а ноги вытянула. Она тренировалась быть мальчиком.
— Надо учиться правильно держать руки.
— Не тяни их к голове.
— Я знаю. Было бы проще подражать какому-нибудь мальчишке — моему ровеснику.
— Подражай мне.
— Думаешь, получится правильно? А ты не будешь смеяться?
— Посмотрим.
— Ха, не хотела бы я опять стать девочкой, пока мы не дома.
— Об этом не беспокойся.
— Плечи у нас одинаковые, ноги тоже похожи.
— Что же ты собиралась для меня сделать?
Ник жарил форель. Он отколол от упавшего ствола новое полено и бросил его в костер. Полоски бекона свернулись бурыми спиралями. От костра пахло форелью, жарившейся в растопленном сале. Ник полил рыбу жиром, перевернул, полил с другой стороны. Темнело. Он завесил костер куском брезента, чтобы не был виден огонь.
— Что ж ты хотела сделать? — повторил он. Махоня, наклонившись, плюнула в сторону огня.
— Ну как?
— В сковородку не попала.
— Ой, жуткую штуку. Я это прочитала в Библии. Я хотела взять три кола, по одному для каждого, и вогнать в висок мальчишке и тем двум, когда они будут спать.
— Чем ты их собиралась вгонять?
— Молотом с заглушающей прокладкой.
— И из чего бы ты сделала прокладку?
— Еще как сделала бы.
— Тяжелое это дело — колы вгонять.
— Ну и что, та женщина в Библии смогла, а я видела, что они спят пьяные, и раз я ходила ночью рядом и виски украла, так почему бы не сделать все до конца? Тем более что про это есть в Библии.
— Насчет прокладок в Библии нет.
— Наверно, я с веслами перепутала.
— Может быть. Но мы решили никого не убивать, ты из-за этого и пошла со мной.
— Да, конечно. Но знаешь, Ники, нас с тобой так и тянет на преступление. Мы не похожи на остальных. И потом, я подумала, что если я морально пала, так чтоб хоть польза была.
— Ты чокнутая, Махоня. Послушай, тебе можно чай перед сном?
— Не знаю. Я дома только мятный пила.
— Я сделаю слабый и добавлю сгущенного молока.
— Ники, если у нас мало, не добавляй.
— Вкуснее чай будет.
Они сели ужинать. Ник отрезал четыре куска черного хлеба и два из них обмакнул в растопленный жир. Они съели хлеб и съели форель, с поджаристой корочкой сверху и очень вкусную и нежную изнутри. Скелеты они бросили в огонь, а потом доели бекон, положив его на оставшиеся куски хлеба. Когда Махоня выпила чай, Ник заткнул двумя щепками дырки в банке сгущенки.