– Неблагодарный! Браните меня всего за несколько секунд опоздания, и именно в ту минуту, когда я думал доставить вам немалое удовольствие.
– Доставить мне немалое удовольствие? – повторил Лоренцано с изумлением. – И каким же образом?
– Сейчас узнаете. Эти господа со мной.
– Эти господа? Какие господа? Я больше никого не жду.
– А я и не говорил, что вы их ждете. Но случается, что счастье падает на вас с неба, когда вы совсем его не ждете, в виде возмещения за огорчения.
– Счастье… Да объяснитесь же, д'Аджасет! Кто эти господа?
– Вы их сейчас увидите, мой друг; умерьте же ваше нетерпение и велите подать еще два прибора… Сколько у вас гостей?.. Одиннадцать? Ну, так будет тринадцать.
– Скверное число! – наставительно заметил Шиверни.
– Полноте! – ответил д'Аджасет. – Еще наши предки – а они были не глупее нас – говорили: «Numero Deus impare gaudet». – «Боги любят нечетные числа!» Почему бы, скажите на милость, нам не уподобиться богам? В любом случае я вам гарантирую, господа, что ни наш дорогой Лоренцано, ни один из вас не пожалеет о том, что за нашим столом окажутся эти люди.
– Но, скажите же, ради бога, их имена! – воскликнул флорентиец.
Двери зала вновь широко распахнулись, и Ле Мор провозгласил:
– Господин маркиз Луиджи Альбрицци и господин шевалье Карло Базаччо!
Лоренцано сделался мертвенно-бледным, услышав первое из этих имен, и конвульсивная дрожь сотрясла все его члены.
Тем временем двое объявленных вельмож приближались, вежливо приветствуя компанию. Молодые и красивые, в элегантных, украшенных золотом и драгоценными камнями атласных одеждах, оба они имели тот внушительный вид, в котором благородство сочетается с любезностью, вследствие чего в одну секунду завоевали благожелательность всех присутствующих.
Луиджи Альбрицци заговорил первым. Он стоял напротив графа Лоренцано, походившего в эту минуту скорее на восставшего из могилы мертвеца, нежели на вполне живого человека, вознамерившегося покутить с друзьями.
– Мое неожиданное появление смущает вас, дорогой граф, – сказал он тихим, меланхоличным голосом. – Вижу, я поступил неосторожно, упав вам, как говорится, как снег на голову. Я ведь понимаю, что, вновь увидев меня, вы видите и ту, кого так любили… нашу прекрасную, добрую Бьянку… и ваше чувствительное сердце разрывается под тяжестью самых жестоких воспоминаний… Но не сердитесь на меня, мой друг! Приехав вчера вечером в Париж, по возвращении из долгих и далеких странствий, и узнав, что вы тоже находитесь в этом городе, я не смог противостоять искушению немедленно пожать вашу руку… Лоренцано, простите мне, что своим нетерпением я вызвал на ваши глаза слезы! Мы поговорим о моей обожаемой сестре, а вашей супруге позднее, в другой раз. Вы расскажете мне о последних ее минутах, о том, как она благословляла вас, умирая, и как вспоминала обо мне… Простите!
По мере того как Луиджи Альбрицци говорил, бледность понемногу исчезала с лица Лоренцано; он перестал дрожать и задышал свободнее.
– Ах! Друг мой! Брат мой! – воскликнул он, как только маркиз умолк. – К чему вы просите прощения? Пусть вы бы правы, сказав, что ваше внезапное, неожиданное появления глубоко меня взволновало – ведь вы так похожи на мою незабвенную Бьянку! – но тем не менее я несказанно рад случаю снова обнять вас!
Горячо прижав маркиза к груди, он обернулся к своим гостям и гордо произнес:
– Господа, представляю вам моего шурина, маркиза Луиджи Альбрицци.
– А мне, в свою очередь, позвольте, – произнес Луиджи, беря за руку своего спутника, – представить вам шевалье Карло Базаччо; он, как и я, неаполитанец, и, опять же, как и я, возвратился в Европу после шестилетнего отсутствия и теперь, желая развлечься как следует в Париже, готов потратить сколько угодно миллионов их числа тех, что привез с собой.
– Миллионов! – с оттенком величайшего любопытства повторили семь или восемь голосов.
– Мой бог! Ну да, миллионов! – повторил, улыбнувшись, Луиджи Альбрицци. – Пословица, которая гласит, что катящийся камень не покрывается мохом, не всегда верна; в частности, в отношении нас, меня и моего друга, она не оправдалась. Мы с ним «катались» очень много, но стали богаче других королей… Но не лучше ли будет, господа, теперь, когда вы знаете, кто мы, поговорить за столом?