Иван Сабило
ПОСЛЕДНИЕ КАНИКУЛЫ
ПОВЕСТЬ
РАССКАЗЫ
Степень готовности
ПОВЕСТЬ
Часть первая
После боя
1
Федор Опалев шел по солнечной стороне улицы. Пахло ночным дождем и сиренью, которую с лотка под матерчатым навесом продавала гигантская женщина в непривычном для глаза голубом халате. На карнизе промтоварного магазина сидели голуби. В широкой луже купались воробьи, за ними из-за угла хищно следил рыжий кот — его нижняя челюсть отвисла и мелко-мелко дрожала.
«Улетай-ка, воробей, на тебя глядит злодей!..»
Федор замахнулся на рыжего сумкой, последил, как он юркнул в приоткрытую дверь парадного, и остановился у газетной витрины: попытался читать, но глаза соскальзывали со строчек, буквы сливались в сплошные серые полосы, он не одолел ни одного слова и пошел дальше.
На другой, затененной стороне улицы возникла из толпы девушка: светлые, вьющиеся волосы на затылке туго схвачены розовой лентой, тоненькое сиреневое платье вьется на ветру. Она шла из булочной, в руке — оранжевая сетка, с которой Аля всегда ходила за хлебом.
С Алей он разговаривал по телефону полчаса назад, она сказала, что собирается к нему на соревнования. Федор не мог ей запретить, но и пригласить не мог: сегодня его ждал трудный противник — Опалев проиграл ему зимой на «Открытом ринге».
— Федя, подожди!
Он пошел Але навстречу, но она уже вскочила на тротуар, вгляделась в его лицо:
— Ой, синяк под глазом! Это там, да?.. Отнесу домой хлеб и приду, ладно?
— Может, лучше в другой раз?
— Не спорь, я и в другой раз приду.
Оглядев Федора, убежденно сказала:
— Ты выиграешь! Посмотри на себя: разве такой парень может проиграть?!
Он улыбнулся, глядя в лицо тоненькой, изящной Але, которой, как говорили учителя и одноклассники, «всегда к лицу» ее наряды — от школьной формы до новогоднего карнавального костюма, — тут же внутренним зрением оглядел собственную рослую, слегка сутулую фигуру, — наверное, рядом с Алей он действительно выглядит внушительно — и подумал, что внешние данные — дело десятое, в боксе уважают технику и волю.
Свернув за угол, он через площадь направился к массивным дубовым дверям, возле которых на красной кирпичной стене чернела квадратная вывеска с золотыми словами: «Дом физкультуры».
Аля посмотрела ему вслед, нервно постучала каблучком и бросилась в противоположную сторону. Пробежала несколько шагов, оглянулась и, не увидев Федьки, припустила еще быстрее. А Федька вернулся, недолго последил, как мчится она по улице, и махнул ей рукой: мол, не обижайся, Алевтина, мне надо настраиваться на поединок, а не переливать из пустого в порожнее.
Совсем недавно начались их последние летние каникулы. Весь школьный народ наслаждался отдыхом и покоем, только Федору не до покоя: сегодня у него последний бой — финал первенства города по боксу. Он выступает против чемпиона Ленинграда, призера первенства Советского Союза среди юношей Анатолия Митько. Он уже встречался с ним… После боя тренер Федора сказал, что ему, Опалеву, не хватило азарта, «а это такой порох, без которого невозможно одолеть сильного противника».
Федор был согласен, что бой с Митько не удался, но при чем тут азарт? Просто Митько оказался сильнее. Значит, и ему, Опалеву, нужно быть сильнее…
К сегодняшнему бою он начал подготовку еще в январе: кончалась тренировка, ребята снимали шлемы и перчатки, делали заключительные упражнения и уходили в душ, а он, пристроившись возле «груши» или «мешка», продолжал работать. Тренер насильно развязывал ему шнурки и прогонял из зала. Он хвалил своего ученика, ставил в пример другим.
Но Опалеву постоянно казалось, будто чего-то существенного не хватает в нем самом, может быть, какого-то витамина; вечно он чего-то не доделывал, вечно ему не хватало фатального «чуть-чуть», после которого можно радостно вздохнуть и сказать о себе счастливые слова: «Я сделал все, что мог, и даже больше!» Наблюдая по телевизору, как работали на ринге спортсмены с мировыми именами — кубинцы, американцы и наши лучшие боксеры, — он понимал, что все они выходили только победить! И даже тот, кто все-таки проигрывал, мог сказать о себе достойные слова: «Да, я проиграл сопернику, но я сделал все, что мог для победы, и значит, я победил. Победил самого себя!..» И часто Федору казалось, что не им самим нужна была победа, и не тысячам и миллионам зрителей, а кому-то одному, может быть, единственному… Но кто этот «единственный»?