— Вы по-прежнему думаете над облысением?
— По-прежнему, — вздохнул Женя. — И пока думаю, сам лысею. Мне только двадцать восемь, а что на голове? А когда-то, эх, Феденька! Двадцатилетним парнем я пользовался женской расческой! Проборчик был не хуже твоего!
Он стал рассказывать, насколько сложна проблема борьбы с облысением, о том, как обрадуется человечество, если кто-то найдет способ сохранять людям волосы до глубокой старости, о том, что лысеют не только мужчины, но и женщины.
— Неужели? — подзадорил его чуть повеселевший Федор.
— Представь себе. У нас в институте анатомию преподавала женщина-профессор, Маргарита Ниловна, так она была совершенно лысая: розовенькая такая кожечка по всему темечку. Но это мало кто видел, потому что ходила она в круглой шапочке, похожей на тюбетейку… На сегодняшний день во всем мире насчитывается триста двадцать шесть миллионов с небольшим лысых людей.
Он принес готовый кофе, налил в чашки, достал сахарный песок.
— Тебе сколько ложечек, две или три?
— Одну.
— Облысение, мой друг, бывает врожденное, преждевременное, старческое и так далее. Реже всего встречается врожденное, и это понятно: кто не мыслил, тот не лысел!..
Женя Вишняков не скупился на слова, когда говорил о своей научной деятельности, так что каждый из его собеседников мог с уверенностью смотреть в будущее — облысеть ему Женя не даст.
Федор слушал и поглядывал в окно. По крыше соседнего дома шла черная кошка с белой грудью и белыми лапами. Обогнула телевизионную антенну, приблизилась к самому краю крыши, зевнула. Попятилась назад и завалилась спать.
— Для чего? — невпопад спросил Федор.
— Как для чего? — вскричал Женя. — Для того, чтобы человек оставался красивым, разве этого мало?
— Ну, а если я мечтаю стать лысым?
— Лысым?!
— Да, лысым, но мужественным человеком. Я бы сегодня всю свою прическу отдал за каплю мужества.
Женя Вишняков был умным человеком, он понял, что молодой сосед без причины не заговорит о своей неудаче, о своей боли. Что у него такое состояние, когда все люди вокруг покажутся маленькими, неинтересными.
— Что случилось?
И Федор не удержался, рассказал. А напоследок произнес самые горькие слова:
— Ее женщины защитили. Я как тютька дрожал у окна… Эх, Женя, при чем тут облысение?!
— Да, да, я тебя понимаю, со мной в молодости был схожий случай… Прикажешь в самбо бежать или в дзюдо, чтобы собственную судьбу на мести строить? Нет, конечно. Есть тысяча возможностей реализовать данные, которые в тебя заложены природой, а не пытаться развивать те, которых нет.
Федор смотрел на Женю и думал о себе, о том способе самовнушения, когда после нескольких «умных» фраз можно убедить себя в том, что еще не все потеряно, что впереди у тебя множество достойных дел и поступков и не обязательно в каждом случае быть железным или титано-иридиевым — важно из каждой неприятности извлекать полезный опыт.
— Но меня удивляет, что спортсмен, боксер не мог заступиться за девчонку!
Федор поднялся со стула. Глядя в большие, золотисто-карие глаза ученого соседа, проговорил:
— Вы счастливый, Женя, вы можете все объяснить. А я до всякой истины душевной мукой дохожу. И все без толку, все надо начинать сначала… Вот и сейчас ерунду говорю, прямо смешно…
— Ерунду!.. Какая же это ерунда? Ты же не шкурные вопросы решаешь: где что и что почем? Тебя человеческая красота заботит, красота и культура. И меня это заботит, в этом мы с тобой близнецы-братья!.. Добавить кофе?
Федор отказался — пора встречать маму.
— Ступай, но не слишком терзайся, а при случае поколоти Арика, хоть душу отведи. Не мешало бы и Митько одолеть, но тут посложнее… Кстати, ты куда собираешься после десятого класса? Давай в медицинский, тебя примут, спортсменов у нас легко принимают.
— При чем тут «примут»? Я и так поступлю, я учусь без троек…
Федор спустился на улицу и пошел прямо на большое красное солнце, которое, казалось, садится совсем рядом, за ближними домами.
5
Сколько он помнил маму, она всегда пела. Это были модные эстрадные песенки, некоторые из них ему нравились, но большинство — нет. В ее репертуаре была всякая всячина: про любовь и про измены, про свидания и расставания, про горы и про море, про стога и про снега. По утрам мама долго стояла перед зеркалом и вполголоса репетировала какое-нибудь свежее «произведение»: «Дождь прошел, и на асфальте лужи…» Она включала магнитофон, записывала один или два куплета в полный голос и несколько раз прослушивала себя, а затем начинала все сначала.