Мама Федора, державшаяся возле высокой сутулой женщины, спросила у нее, кто сейчас говорит, и та шепнула, что это заводской партийный секретарь.
— …Вы были мужественным человеком, вы были героем Великой Отечественной, вы каждым своим шагом и каждым поступком приближали победу, вы и ваши товарищи по оружию в смертельной схватке с врагом отстояли священную ленинградскую землю…
Федор заметил, что издали, с высоты песчаного холмика, который должен был засыпать могилу, на него пристально смотрел худенький светловолосый паренек, смотрел так, будто собирался окликнуть Федора по имени. Что-то знакомое-знакомое, даже близкое показалось Федору в лице паренька, и наконец он понял, что этот незнакомец похож на него, на Федора.
— …В мирное время вы являли собой пример благородства и бескорыстия, вы были нашим другом, нашим учителем… Кто знает, отчего так происходит у людей, что одни живут только для себя, тогда как другие живут для других, отдавая всю свою жизнь, всего себя людям…
Паренек спрыгнул с холмика, подошел к отцу Федора, что-то шепнул на ухо. Отец выпрямился и посмотрел туда, где, возвышаясь над толпой, стоял Федор. Взгляды их встретились, Федор увидел, как в глазах отца скорбь отступала, возникало сомнение, потом удивление и наконец восхищение, что его сын, его Федька стал таким большим и что в тяжелую для отца минуту он здесь, рядом с ним.
Отец обеспокоенно огляделся, и Федор догадался, что он искал маму, Антонину Сергеевну.
«Здесь она, — мысленно произнес Федор. — Мы приехали к тебе вместе». Ему показалось, отец понял, потому что он вздохнул и будто посветлел лицом.
Тихо, чтобы не мешать говорившему, заплакали женщины. У самой могилы вскрикнула бабушка Аня, ее удерживали, не пускали…
— …Мы, жители поселка, хорошо и долго знаем большую семью Опалевых и гордимся, что среди нас живут такие люди, старшим из которых по годам и по человеческому званию были вы, Максим Николаевич…
Отец Федора наконец разглядел Антонину Сергеевну и заторопился, пробираясь к ней. Федор сошел с возвышения, сказал матери:
— Папа идет.
— Где? — испугалась она и, заметив, что слева, огибая толпу, к ним направляется ее бывший муж, осторожно поднесла палец к губам.
Рудольф Максимович остановился, чуть наклонил голову — поздоровался. Вернулся на прежнее место и встал у гроба. А к Федору подошел паренек, что первым заметил их с матерью.
— Ты — Федька, я тебя по телевизору на ринге видел. А это — твоя мама?
— Тише. Ты кто?
— Егор Опалев, твой брат… Вишь, дедушку хороним?.. Врачи сказали, будто он от сердца умер, но врачи не все понимают, не знают они всей дедушкиной жизни. Он из-за канала умер. На берегу гребной канал выкопали для байдарочников и каноистов, этот канал нужно цементом укреплять, а они просто так плиты клали. Вода вымоет из-под плит землю, и они лягут на дно, замусорят Ладогу… Дедушка все уговаривал, доказывал, хотел как лучше, и вот теперь…
Он говорил, а в глазах его копились, копились две крупных слезы, пока он не смахнул их ладонью.
Люди сдвинулись, подались ближе к гробу. Женщины заплакали громче, бабушка Аня упала на колени:
— Куда ж ты, родненький, в такую даль… один!..
Раздались глухие удары молотка — забивали крышку гроба.
Мужчины подняли на длинных веревках гроб и стали осторожно опускать в яму.
Люди пошли вокруг ямы, каждый наклонялся, брал горсть земли и высыпал в могилу; раздавались гулкие удары, будто по деревянному полу кто-то скакал босиком.
— Вы надолго приехали? — спросил Егор.
— Нет, — еле слышно ответил Федор.
— Ты с нами поживешь? Я тебе катамаран покажу, мы с твоим отцом в плавание по Ладоге собираемся, катамаран построили.
— Хорошо, там видно будет.
— Ты в какой класс перешел, в десятый? Я тоже…
Мама шла вместе с сыном к дороге, изредка оглядываясь назад. Егор остановился, проговорил: «Еще свидимся» — и побежал к бабушке…
2
Федор и мама подходили к переезду, когда их догнал Рудольф Максимович. Поздоровался за руку с Антониной Сергеевной, прикоснулся к плечу сына, сделав вид, что выше он и достать не может, и сын чуть заметно улыбнулся. Он с удивлением разглядывал отца, раньше ему казалось, что отец большой, настоящий великан, а перед ним был человек среднего роста, сухощавый, сутулый, в общем, «типичный легковес», как сказали бы боксеры.
Сам Рудольф Максимович был поражен: он помнил, что сын — спортсмен, но никак не думал, что Федька вымахает в такого атлета. В жене он особых перемен не заметил, только вроде бы ниже ростом стала…