— Соня, голубчик мой! — встревожилась Надя, бросаясь к ней. Обняла за плечи, усадила на диван. — Тебя расстроил этот мальчишка? Не слушай, он чепуху несет, не стоит расстраиваться из-за чепухи.
— Нет, он прав, — сказала Сонечка. — Помнишь, я зимой ходила с огромным синяком? Так стыдно было… Я всем говорила, будто упала со стула, вворачивая лампочку. Даже себе не признавалась, как это было на самом деле. И тем более никому другому. Боялась…
— Да что же с тобой было? — спросила Надя, улыбаясь, но уже начиная переживать вместе с Сонечкой.
Сонечка поправила очки, снова села на диван. И стала рассказывать, как прошлой зимой ей часто приходилось ездить в Гатчину к заболевшей сестре. Однажды вернулась поздно, сошла с электрички — темно, снег под фонарями блестит, на улице — ни души. Сначала хорошо было: тихо, ясно, звезды на небе сияют. Уже магазин миновала, почти к дому подошла, и тут сзади — шаги. Слышно, не один человек, а несколько. И снег поскрипывает царапающим стеклянным скрипом. Она быстрей — и шаги быстрей, уже бежать стала, а тут сзади — хвать ее за плечо. Повернулась — здоровенный парень держит за руку. Стала соображать, что на разбойника не похож: модный полушубок, шапка из бобра. За ним — еще двое, чуть поотстали, наблюдают издали. Парень спросил, куда она бежит. Ответила как можно дружелюбнее и сумочку за спину спрятала, будто в сумочке кроме носового платка, проездного билета, туши для ресниц и двух рублей с мелочью спрятаны невесть какие драгоценности. «А что ты сумочку прячешь?» — спросил — и вдруг коротко, без замаха ударил в лицо: очки — в одну сторону, сама она — в другую и поползла на коленях, сумку оставила, руками шарит в снегу — очки ищет, хотя не нужны ей в эту страшную минуту очки.
— Какой ужас! — сказала Надя.
— Ой, как плохо тогда было, даже показалось, что это и есть война, или что?.. А он — мой палач и убийца… думаю, почему он меня ногами не бьет, ему так удобно подфутболить мою голову. И тут слышу: «Держи, ангел». И протягивает очки и сумку. А когда я, шатаясь, встала, он пальто начал отряхивать, под руку взял и к дому ведет. Крикнуть бы, позвать на помощь, а чувствую, не крикну, не позову, потому что соображать перестала…
— А я бы кричала, — сказала Надя. — Такой бы крик подняла!
— Я же говорю, что после этого удара будто окаменела, будто кукла: ноги переставляю, а кругом и внутри все пусто и слепо. Он подводит меня к самому дому, к парадному, в подъезд входим, следом те двое плетутся — по шагам слышно. Он останавливает: «Ну, врезать еще разок?..» Я хочу сказать, что меня еще никогда не били, что я в школе хорошо училась, стенгазету делала и что меня все любят, хоть я и некрасивая, и что рисовать умею… В общем, все-все, только чтобы он понял меня и пощадил. А вместо этого вдруг говорю ему: «Как хотите, мне безразлично — бейте, раз это вам просто…»
— Как страшно, Соня…
— А он вместо того, чтобы ударить, говорит: «Видать, ты ничего, ангел, вижу, что зря тебя наказал. Ну, иди, больше тебя никто не обидит».
— Ты видела его после этого?
— Да, сам подошел. Подходит недавно — рубашечка оранжевая, джинсы — и спрашивает: мол, узнаешь, ангел? Я сразу узнала, но вида не подаю. «Крестный я твой, помнишь, зимой очки помог найти, которые ты случайно уронила?» Смотрит в глаза и улыбается — здоровый такой и даже красивый парень… А ты, Наденька, говоришь — лицо!.. Голову опустил и говорит: «Не поверишь, ангел, а я после этого много думал. Даже встретиться хотел, извинения попросить…»
Снова наступила тишина. Саня из угла скатерти сворачивал трубочку. Надя, съежившись на диване, обхватив себя руками за плечи, испуганно смотрела на Сонечку. И Федор смотрел на Сонечку, но думал не о ней. Он вспомнил слова отца про дедушку Максима: «Своя линия!..» А в чем эта «своя линия» для Сонечки? Что она может, если даже у нее будет «своя линия»?.. А моя «линия» — в чем?..»
Сонечка посмотрела Федору в глаза, чуть слышно проговорила:
— Пожалуй, теперь я знаю, для чего занимаются боксом…
Саня бросил закручивать скатерть. Мрачно спросил:
— Кто этот человек?
Но Федор не дал ей ничего ответить, он встал из-за стола, шагнул к ней:
— Хотите, Соня, я буду каждый вечер провожать вас домой? Не с вами, нет, я буду идти за вами на расстоянии, и когда подойдет к вам этот человек, подойду и я. И тогда посмотрим!
Она вскинула голову и удивленно, продолжительно смотрела на него.
— Зачем?.. Я никому не жаловалась и не пыталась свести счеты. По-моему, не важно — победить или потерпеть поражение, важно — каким образом распорядиться своим поражением или своей победой…