Она взглянула на часы:
— Мне пора, мама ложится рано, придется будить. Прими, Наденька, еще раз мое соболезнование, какие-то глупости я тут развела вместо того, чтобы поговорить о твоем дедушке.
Они порывисто обнялись.
— Можно, я вас провожу? — спросил Федор.
Она обернулась, не зная, что ответить, а Надя поторопилась сказать:
— Конечно, Феденька, проводи.
На улице Сонечка спросила, умеет ли он рисовать. Федор сказал, что у него не хватало терпения, всегда что-то мешало, отрывало, всегда было что-то важнее, чем рисование; а если он все-таки рисовал, то это были какие-то монстры, какие-то бронемашины, танки, самолеты, ракеты, и все это било, стреляло, взрывало… Мама говорила, что в нем свило гнездо примитивное мышление, ибо только примитивный человек может постоянно мыслить о войне, изображать войну и драку.
— А на уроках рисования в школе?
Рисование у них преподавал человек, который приезжал в школу на велосипеде, и этого было достаточно, чтобы ребята относились к нему снисходительно, как к мальчику. А при таком отношении чему они могли научиться? Многие мотали с его уроков, а если не мотали, то ничего не делали, в то время как сам учитель, не обращая ни малейшего внимания на постоянный шум и нерабочую обстановку в классе, увлеченно создавал мелом на доске какие-то особые, ни на что не похожие рисунки.
— Например! — поинтересовалась Сонечка.
Федор поднял с дороги камешек, сошел на обочину и стал рисовать.
— Я… КУБ… КОЛОС… — произносила она вслух то, что он рисовал на земле.
— Ну, да, — сказал он. — Оказывается, именно так, графически можно записать имя белорусского поэта — Якуб Колас.
Сонечка рассмеялась и похвалила учителя рисования:
— Он вас думать учил, а вы…
Тут она умолкла и, повернув голову, посмотрела мимо своего собеседника.
Федор оглянулся: к ним направлялись двое парней, с ними его познакомил Григорий на берегу. По тому, как напряженно вглядывалась в них Сонечка, Федор понял, что она их знает и ничего хорошего не ждет.
Первым подходил Судаков. Казалось, он не замечал Сонечки, а видел только Федора.
— А ты шустрый мальчик, не успел похоронить дедушку, а уж с местными девочками гуляешь! — говорил он будто весело, но глаза его по-прежнему смотрели холодно, неподвижно. И вновь Федору сделалось не по себе, но он резко спросил:
— Что это значит?
— Не пугайся, я тебя сегодня бить не буду. В день похорон…
— Это я тебя сегодня бить не буду! — сказал Федор.
— Ого, это уже интересно… Сонечка, иди домой, мы объясним приезжему…
— Нет, — сказала Сонечка, — мы шли вместе и дальше пойдем вместе. И хватит уже вам распускать руки.
Обернувшись к своему спутнику, Судаков что-то спросил, но тот чуть заметно крутнул головой:
— Ну их, пускай идут.
— Слыхали? Мой друг вас отпускает, не забывайте его доброту, но!.. Чтоб вместе я вас больше не видел, мне это не нравится.
«Вот минута, когда нужно быть решительным», — с дикой радостью и чувством свободы подумал Федор, понимая, что он в это мгновение навсегда освобождается от рабского страха. Он чуть сдвинул левую ногу и стоял, готовый к бою.
Но Сонечка взяла его за руку и, не оглядываясь, пошла с ним по улице.
Федор ждал, что парни бросятся вдогонку, но сзади было тихо.
— Это он?
— Нет-нет, — поспешно ответила Сонечка, будто ждала этого вопроса. — Его сейчас в поселке нет.
— Неправда, это он!
На этот раз Сонечка ничего не ответила, но когда они подошли к ее дому, она низким голосом, похожим на голос Федора, произнесла:
— «Это я тебя сегодня бить не буду!» — и тут же рассмеялась. — Вы настоящий парень, Федя, и я желаю вам всегда оставаться таким.
Федор чувствовал, что краска заливает его щеки, уши, он не понимал, за что его хвалит эта высокая, нескладная девушка в огромных очках.
— Вы тоже уезжаете? — спросил он.
Она не ответила, лишь подала на прощание руку и стала подниматься по лестнице, но тут же сбежала вниз и попросила:
— Не возвращайтесь прежней дорогой, идите здесь, мимо этого забора и сада, и как раз выйдете к Надиному дому, только с другой стороны.
— Хорошо, — сказал он и вначале направился туда, куда она показала. А затем вернулся и пошел прежним путем — по дороге.
«Если он там, мы поговорим, — думал он. — Если он там, мы попробуем договориться…»
Но улица была пустынна.
5