Проснувшись, Федор открыл глаза и увидел, как солнце краешком входило в окно, серебрились цветы на обоях. На перилах балкона, прикрыв глазки розоватыми веками, дремали два воробья.
В соседней комнате разговаривали мама и Тая. Мама рассказывала, как погиб Вячеслав Александрович. Федор приподнялся на локте, прислушался.
— Ему эскадрилью дали, счастливый был, все не мог нахвалиться своим подразделением. И тут же приступили к каким-то сложным полетам… Как мальчишка, все про свои секунды, про метры, про какие-то самописцы рассказывал — после этих самописцев им отметки выставляли: то «пятерку» принесет, радуется, то мрачный вернется — летали плохо. И вот добился-таки: эскадрилью объявили отличной!.. Все Федю на аэродром возил, хотел, чтоб к самолетам привыкал. А тут подошло время отпуска, ему подошло, а мне еще нет. Ну и поехал он к своей матери один. Мама его далеко живет, за Уралом. И случился в деревне пожар — как в точности было, не знаю, только бросился он в горящий дом спасать малышей, всех спас, а сам…
Она замолчала, а Федор, словно продолжая ее рассказ в своей памяти, вспомнил, как поздним вечером у них дома раздался телефонный звонок — резкие короткие сигналы. Мама сняла трубку, сказала «слушаю» и вдруг закричала: «Кто это?.. Кто со мной говорит?.. Когда это случилось?.. Да, еду!..»
Положив трубку, повернулась к сыну. Хотела что-то сказать, но уронила лицо на руки и зарыдала…
Так не стало у него самого большого друга — летчика Вячеслава Александровича…
— Что делать, что делать, что делать, хорошие люди не щадят себя, не щадят. Он других спасал, а сам погиб, бедный, — всхлипнула Тая. — Всех жалко, мне и тебя, Тонечка, жалко, потому как вижу, что любила ты своего летчика, любила и любишь… И Рудольфа жалко, маетесь врозь, а сошлись бы снова, то, может, и счастливы были… Ты не обижайся на меня, я по-своему думаю, как лучше…
Федор перестал дышать, ожидая, что ответит мама, но так и не дождался: в прихожей стукнула дверь, раздались новые голоса, и он понял, что пришел отец, а потом по голосу узнал и Надиного жениха, «писателя и переводчика» Саню.
Они там недолго поговорили и вчетвером — мама, Тая, отец и Саня — вошли к Федору.
— Мы стараемся как можно тише, а он не спит! — обрадовалась Тая и протянула Федору огромную морковку: — На, похрумкай, полезно натощак.
Мама поправила ему волосы, спросила:
— Что снилось, ты ночью бормотал во сне, когда мы вернулись… Вот папа пришел, на берег тебя приглашает.
— Спустим на воду катамаран, — сказал отец.
«Как хорошо они говорят, как хорошо сказала мама: «Папа пришел, на берег тебя приглашает!..» И кто говорит, это же мама: «Папа пришел!..»
От этих простых, ясных слов Федор засмеялся, вскочил с кровати, вернул Тае морковку и в одно мгновение оделся.
— Идем, что ли? — обратился к отцу.
Все рассмеялись от такой прыти, а Тая позвала его на кухню, налила чаю, подала кусок пирога:
— Ешь, мотолет!
Он ел пирог и прихлебывал чай, а в это время отец звонил Григорию. Григория долго не давали, потом дали, и отец закричал:
— Да ты что? Не может быть! Ну, чудеса!
Положив трубку, вошел на кухню и сказал, что спускать катамаран на воду придется после обеда, так как автокранщика вместе с автокраном включили в состав комиссии, которая должна детально изучить укладку плит на канале.
— «Детально изучить», — угрюмо повторил он чьи-то слова. — Отца не стало, теперь они будут «детально изучать». А где раньше были?.. Комиссию создали! Там без комиссии видно, что головотяпы клали плиты.
Федор отставил чашку, поднял глаза на отца:
— Что, не пойдем на берег?
— Обязательно пойдем! И маму пригласим, покажем наше плавсредство, может, и она захочет прогуляться по озеру.
Но мама отказалась — побоялась жары. Вечером она уезжала домой. Федор посмотрел на отца. Рудольф Максимович осторожно улыбнулся и сказал-спросил:
— Пусть он поживет у нас, Тоня, все будет хорошо.
Антонина Сергеевна медленно и, как показалось Федору, с облегчением произнесла:
— Пускай, если хочет, я не возражаю.
Они вышли из дому и двинулись по дороге к лесу. Было жарко, солнечно, посвистывали птицы. Где-то совсем близко пели дети. Справа от дороги на ветку березы уселась сорока, затрещала, а что, не разобрать.
— О чем твоя книга? — спросил Рудольф Максимович у Сани, и Федор догадался, что они продолжают прерванный разговор.
— Там много всего, там и про вас есть, Рудольф Максимович, как вы команду создавали, как меня и Вовку Игнатенко на пляже с картами захватили и привели к себе. А там уже человек пять таких, как я, вас дожидаются. Вы тогда рассказали, что собираетесь катамаран строить: мол, живем в знаменитом месте, а ни разу в Ладогу не выходили.