- Все-то вы умеете,- проворчал Кузьмин.- Только самому - всегда лучше. Знаете поговорку: "Хочешь сделать хорошо - сделай сам"?
- Ее придумали неорганизованные люди,- откликнулась Актриса.- Человечество пришло к разделению труда не случайно, не находите? По-моему, ваше дело сейчас - думать. Идите, погуляйте. Где ваша новобрачная? Пойдите к ней. Она вас ждет. У камелька. Зажжены свечи, ужин на столе...- мечтательно и чуть-чуть насмешливо сказала она.- Выпейте вина, обнимите любимую женщину... Я полагаю, таков нормальный быт хорошего ученого?..
- Она сейчас переводит с французского,- усмехаясь, сказал Кузьмин.- Ей хочется диплом с отличием.- Он посмотрел в черное окно, представил, какая, должно быть, грязь на дороге и как Наташа будет, оскальзываясь, карабкаться на холм в этой темноте.- Вы и вправду умеете фотографировать?
- Мой муж был фотограф-профессионал. А когда живешь рядом, чему-нибудь да научишься. Он умер.
- От рака? - сочувственно спросил Кузьмин.
- От пьянства! Что вас удивляет? Мой тон? А как еще можно говорить о потерянном времени? - Она села рядом, подперла голову руками. Ее глаза говорили: "Слушай!" - Я боролась за него и не жила. Теперь живу. Вы думаете, наверно, что я должна была делать это, да? И как вы правы, могли бы вы себе представить! Меня он открыл. Знаете, так, случайно. Остановил на улице и сказал: "Девочка, что у тебя с лицом?" Когда я увидела свои портреты... Сбил меня.-Актриса улыбнулась.- Сейчас будет про любовь: он мог смотреть на меня часами, с одной стороны, с другой... Я гипнотизировала его. Был этим сыт и пьян. И убедил - я ведь рано начала сниматься. И много.- Кузьмин кивнул, он помнил: Алешка таскал его по кинотеатрам, выходил взвинченный, чуть не бросался на него от неосторожного слова...- А он не мог смотреть на меня в фильмах, говорил: "Это не ты. Они ничего не понимают, не видят. Твой лучший фильм будет на стоп-кадрах. Ведь ты некрасива в движении, ты идеальна в выражении". Представьте: нашел фанатика - мальчик такой, дипломник-оператор,- уговорил студию. А сам - за режиссера. До просмотра дело не дошло: собрали друзей, показать. Когда свет включили, старинный его друг, знаменитость, сказал: "Ну что ж! Мечта есть, музыка есть, кино нет". И все!
- Жестоко,- откликнулся Кузьмин.
- Так ведь они профессионалы. Ну, он и сломался. Поставил дома проектор и каждый день крутил ролик, под коньячок. Так что, когда он умер, мой гипноз тоже кончился. И оказалось, что сниматься и играть мне совсем не хочется. А хочется быть доктором. И победить эту ужасную болезнь. Вам смешно?
- Извините,- сказал Кузьмин.- А я не доктор, я - научный сотрудник. Лабораторная крыса. Я думал - слава, известность дали вам удовлвтворзнИ'Э. А почему вы здесь, а не в Москве?
- Там хватает и дипломированных помощников. Меня и не подпустят к лаборатории, дилетантку.,. С другой стороны, мыть посуду мне все-таки мало. А здесь я вроде при деле. Иной раз - в ваше отсутствие! - голос подам.- Актриса улыбнулась.- Здравый смысл дилетанта нигде не повредит. Андрей Васильевич!.. Что произошло с "включениями"?
- Еще не понятно. Ясно только, что они не ключ к разгадке. И потом - ее опыты плохо воспроизводятся. Она огорчается, но, надеюсь, зря..,
- Это точно? - строго спросила Актриса. Кузьмин пожал плечами.
- Работаем вслепую! - разозлился он.- Нужны широкие исследования, публикации. Надо выяснить, на каком уровне мы работаем: клеточном, молекулярном, субмолекулярном?.. Здесь Это невероятно. Я верю в возможность чуда - случайного открытия, верю! Но надо доказывать! Меня учили: не спорь, доказывай! Без жалости к себе - доказывай!
- Вы счастливый, доктор милый! - Актриса встала, отошла к лабораторному столу.- Тратьте себя только на дело. И идите теперь - дороги скользкие. Если фотографии вам не понравятся, объявите мне завтра выговор. До завтра,- попрощалась она.- Любви вам!
Кузьмин вышел на улицу.
Вокруг что-то происходило: где-то булькал ручеек, выбегающий из-под сугроба, и хрустнул, обваливаясь, его подточенный угол, терлись друг о друга ветки над головой - мир жил своею жизнью.
Смутно, полосой молочного тумана обозначился забор, посверкивала игольчатыми лучиками голубая звездочка, и пахло, пахло!.. Кузьмин зажмурился,
Когда глаза привыкли, Кузьмин увидел глубокую черноту тропинки от корпуса к забору и удивился, что в общей темноте окружающего были оттенки. Алешка писал: "Солнце село. Все исчезло. Свет зажгу - и вижу снова. Мир, который существует, если есть свет, шорох, слово? Где же лежит его граница? На моих губах и коже? На глазах, на пальцах, в сердце?.. И на что она похожа?"
Кто-то далеко в одиночку шлепал по лужам; шел медленно, в раздумье останавливаясь перед препятствиями. Кузьмин двинулся к забору, пролез в его дыру и увидел Наташу: в своем коротком весеннем пальто, высоко поднимая ноги и чуть балансируя, она шла ему навстречу. Вокруг мерцала жидкая грязь.
- Натка! - негромко окликнул ее Кузьмин.- Не ходи дальше, здесь прямо трясина.- А сам прыгнул через лужу и еще одну, а в третьем прыжке достиг Наташу.- Привет! - сказал он.- Как ты, Наточка? Все в порядке?
- А что может случиться с обеда до ужина? - улыбаясь, спросила его Наташа. От ее щек вкусно пахло чем-то свежим, как яблоком с мороза.
И так - каждый будний день. Расставаясь утром на конечной остановке автобуса, он встречал Наташу в ее обеденный перерыв в столовой. Обедали по-семейному, и к ним никогда не подсаживались.
Она сама уносила грязную посуду и выпроваживала Кузьмина на улицу, там устраивала, как ребенка, на солнышке и молча, лишь кивком, улыбкой поощряя, слушала его излияния. И только изредка, освободившись пораньше, он прибегал встречать ее к техникуму, Она выходила, брала его за руку, гордо кивала девчонкам, и они шли во флигелечек.
Однажды она вынесла с собой маленький лоскутик синего с розовыми пятнышками ситца.
- Как назвать, Андрюш? *• блестя глазами, спросила она.
- "Надеждой",- подумав, сказал Кузьмин, а потом вдруг поправился: - Нет, лучше "Март".
Эта попрсвка была не случайной. После командировки Федора в хоре ликующих голосов вдруг исчез голос Кузьмина. Уже тогда, не препятствуя Коломенской и Любочке изучать свои "розочки", сам ОН стал повторять опыты Коломенской, вернувшись назад, к исходной точке, и как-то особенно свободно экспериментируя. Все материалы он отсылал в Москву. Его постоянным курьером была Наташина родственница, работавшая вагонной проводницей.
(Неизвестно, что думала она сначала, каждый раз принимая из рук вечно опаздывающего к отходу поезда Кузьмина аккуратный пакетик и взамен получая в Москве от невысокого, с сухим умным лицом Н. пачки хрустящих фотографий.
- Что вожу, скажи хоть! - взмолилась она, с ужасом разглядывая запыхавшегося Кузьмина.
Растрепанный, в облезлой шапке Кузьмин страшно осклабился, бесовски сверкнул глазами:
- Все золото мира! - И засмеялся, глядя на ее лицо.- Все наши надежды, тетушка! Не боись!
А зима кончилась, и хотелось петь и орать, таскать Наташку на руках, построить просторный дом и купить ей приличные высокие сапоги.
Во флигелечке стало уютно-то ли от красивых занавесочек на промытом окне, то ли от перестановки, а может быть, от ярких Наташиных вещей или портьеры, закрывшей дальний угол с кроватью.
Наташа купила таганец с газовыми баллонами, сделала из корней подсвечники, и теперь к ним по воскресеньям стали заходить гости на чай с пирожками или на блины.
Еще не прошел месяц со дня свадьбы, как к ним из деревни приехала теща. Она прожила у них неделю, торгуя под праздники на рынке телятиной.
- Чтой-то ты мужика постом держишь? - на третий день гостевания сказала теща.- Хоть бы выпить ему разок поставила.- Теща озорно подмигивала Кузьмину.- Гляди, он у тебя зеленый стал, Мяска ему поболе давай! А то орехи греческие, молоко да творог... Что он у тебя - дитя или слабогрудый, а, зятек? И чтой-то вы, как на собрании, разговариваете? Я, бывало...