Дивились: в цветении каштанов, в кипении лета город, славившийся весельем и многолюдьем, словно вымер. На окнах — ставни, па дверях — пудовые запоры. В тревожной тишине только и слышен заступ — горожане торопятся зарыть свое имущество.
Норманны высадились в устье Лигера! Их вождь Сигурд, обосновавшийся где-то в Дании и потому самочинно называвший себя королем данов, еще три года назад сорвал с франкского короля Карломана отступное — 12 тысяч золотых, обещав взамен не грабить нейстрийские берега. Теперь, узнав, что у франков новый король, он по какому-то варварскому праву потребовал повторения дани.
Еще на троицу андегавцы поймали норманнского лазутчика и сгоряча повесили, а теперь разбежались, страшась мести Сигурда.
Канцлер паправил посольство к датскому королю и, не теряя времени, разослал гонцов к окрестным герцогам и графам, требуя войск. В ожидании результатов рассматривал дела, которые докладывал ему Фульк, новый нотарий.
С той осени, как императрица подарила его канцлеру, клирик Фульк приоделся, завел себе зрительное стеклышко в золотой оправе и на золотой же цепочке. Взор стал начальственным, сытым и еще более неуловимым.
— Что ты тут понакарябал? — брюзжал канцлер, отталкивая приготовленную для подписи грамоту. — Не копайся в мелочах, начинай прямо с чего-нибудь ошеломляющего. Например, так: «Богом хранимая держава наша — лучший край среди других краев мира! Только в ней процветают совершеннейший порядок, полнейшая справедливость и истиннейшая гармония…» Записал? И все в самой превосходной степени: superperfectissi-mo, plenissimo, plusquamveritando… Запомни: народ — это большая скотина, и, если ему не напоминать ежедневно, что его свинарник — это самый лучший из свинарников мира, он завтра же потребует благоустроенный хлев!
— Осмелюсь предложить, — изогнулся Фудьк. — Не начать ли с восхвалений святой матери нашей церкви?
— Согласен! — Канцлер стукнул посохом. — Пусть свинарник сей она вызолотит хорошенько, пусть наполнит его ароматами своих курений, чтобы свиным дерьмом там даже и не пахло!
Он захохотал, колыхая чревом, а нотарий в тон ему похихикал, собрал документы и исчез. Канцлер отправился подышать свежим воздухом.
На старом, еще римском плацу, среди полыни и штабелей кирпича (лодыри андегавцы жалкую башню строят третий год!), шеренга новобранцев топталась, готовясь к стрельбе из лука.
Канцлер прошествовал вдоль строя, всматриваясь в ратников. Кривобокие, жалкие, лысые — господи, оскудела, что ли, франкская земля, из недр которой когда-то возникали могучие рати для королей? Из всей шеренги вот только этот, с левого края, отметил про себя канцлер, хоть и мешковат и вид простецкий, но мускулишки имеются.
Молодцеватый сотник в каске с петушиным гребнем мигом заметил, что внимание начальства обращено на крайнего в строю, и набросился на того:
— Как держишь лук? Почему колчан расстегнут?
Канцлер удержал его рвение и спросил, откуда новобранец.
— Из Туронского леса, ваша святость, — рапортовал сотник. — Олень сущий, оружие ему вроде граблей. Зовут Винифрид.
Канцлер, передав свой посох сотнику, взял у Винифрнда лук. Ратники молча косились на его роскошную столу. Гугон попробовал тетиву и убедился, что она поет. Затем, послюнив палец, определил ветер и, выбрав стрелу, распрямил ее оперение. Поставил ступни на одну линию с мишенью, и стрела запела, расщепляя лозу. Ратники разразились хвалебным криком.
Гугон пришел в хорошее настроение. Еще бы — в молодости он сам был стрелком у императора Людовика! Велел раздать всем по денарию и милостиво коснулся плеча Винифрида.
— У него горе, — пожаловались за Винифрида товарищи, — какой-то сеньор из Самура забрал всю их деревню в крепостные.
Канцлер промолчал. Вот он, корень зла! Сеньоры, мало того что правдами и неправдами расхватывают земли и людей, — они добиваются себе иммунитетных грамот, и тогда поди призови их людей! Кивнул сотнику на Винифрида:
— Пусть и он стрельнет.
Получив лук, Винифрид встрепенулся. Сдвинул со лба непослушную прядь. Целиться не стал, зато трижды дунул на стрелу, чтобы не помешали ведьмины чары. Выстрелил — лоза оказалась рассеченной. Ратники ахали.
— Подай прошение, — хмуро сказал канцлер. — Я награжу тебя землей.
Слуга доложил, что военачальники собрались в крипте. Прибыл и Гоццелин, архиепископ Парижский.
— Его святость архиепископ! — раздраженно поправил канцлер. — Учишь, учишь, а толку никакого!