Гисла с шумом ворвалась в покои королевской невесты, расшугала служанок, распахнула ставни и сочно расцеловала Азарику в обе щеки, как любимую сестру, по которой истосковалась за годы разлуки. Была она пышная, румяная, белокожая, и смотреть на нее было чрезвычайно приятно.
– А я всегда тебя любила, – без обиняков заявила она. – Еще с монастырских времен.
Азарику несколько смутило столь бесцеременное заявление.
– Вот врать-то не надо, – проворчала она. – Мы и виделись всего три раза. А уж в монастырские времена ты и вовсе на меня не смотрела. Ежели ты на кого и смотрела, так на тутора банды нашей школярской.
Гисла же и не думала смущаться.
– Ну, вру. Так это ж я от чистого сердца! – Она расхохоталась. – Вообще-то я правда на тебя не смотрела. Но это не значит, что там не было кому на тебя смотреть! Была там у нас такая Агата – ты ее не помнишь, наверное, она вечно перед школярами чужими красивыми именами представлялась. Так она с ходу втюрилась в «благородного Озрика». Только что и нудела об этом. А уж какие слезы лила, когда ее замуж отдавали! Не переживу, говорит, разлуки! Смех! – Она снова расхохоталась, но смолкла, увидев, как закаменело лицо королевской невесты.
– Агата умерла, – жестко сказала Азарика.
Она коротко рассказала Гисле об обстоятельствах смерти Агаты и о том, зачем, собственно, Гислу сюда пригласили.
Та кивнула: – Конечно, я возьму этого ребенка. И сама его выкормлю – я ведь недавно родила – ты не знала? Девочку.
– Это ведь уже третий твой ребенок?
– Четвертый – во второй раз была двойня. Я давно уже хотела девочку – после трех-то мальчишек! А теперь у нее будет молочный брат. – Она снова улыбнулась. – По мне, чем в доме больше детей, тем лучше. Ну, сама поймешь это, когда у тебя появятся собственные дети.
Азарика опустила глаза.
– Возможно, у меня никогда не будет своих детей.
– Это по какой такой причине?
Голова Азарики склонилась, почти касаясь подбородком груди. Еще ни с кем она не осмеливалась говорить на подобную тему.
– Я слышала, как служанки шептались между собой… Они говорили, что такие тощие, как я… не могут рожать.
– Они дуры! – Гисла возмущенно уперла руки в бока. – Прикажи их высечь! Принцессы ты или нет? Или лучше – плюнь на них. Собственная дурость будет им наказанием. Посмотри на меня! Разве я была толстухой, когда выходила замуж? Еще худее тебя была! Правда, та худоба была скорее от скупости матушки настоятельницы, чем прирожденной. – Она вдруг стала серьезной, положила свои большие теплые руки на плечи Азарики. А если тебе еще какие-то мысли покоя не дают – выкинь их из головы! Если уж меня, монашку беглую, грешницу нераскаянную, Господь простил и послал детей красивых и здоровых – тебя и подавно простит.
Потом она ушла – ей нужно было переговорить с мужем. Но Азарике показалось, что в темнице ее одиночества, куда допускались только Эд и Фортунат, появился еще один человек.
– Во время венчания? – равнодушно произнесла Рикарда. – Я знала, что Аола не блещет умом, но что она настолько глупа, даже не догадывалась.
– Ей не терпелось избавиться от мужа… но ведь, ваше бывшее величество, вам тоже в свое время этого хотелось!
Его высокопреосвященство архиепископ и канцлер Фульк, инкогнито прибывший в монастырь святой Урсулы, был в ярости. Во благовременьи он без всяких сожалений позволил спихнуть с престола свою благодетельницу, но при нынешнем раскладе сил посчитал, что она сможет быть ему полезна, а посему велел разыскать ее и вылечить. Он рассчитывал на ее неизбывную ненависть к Эду, на ненависть, родившуюся из обманутых надежд. Но он ошибся. Рикарда, казалось, потеряла интерес не только к мести, но и вообще ко всему на свете. Она, как ему докладывали, большей частью спала либо просто лежала, уставясь в потолок, и не задавала никаких вопросов. Весть о провале заговора до нее еще не дошла, и когда она услышала об этом от Фулька, то отнеслась к ней на диво безразлично. Что стало с этой женщиной, всегда отличавшейся столь бешеным темпераментом? Где страсть, где истерики, где вкус к интригам и сплетням? Где честолюбие, наконец?
– Но позвольте, это и вашей жизни угрожает! Не думаю, чтобы ваш Бальдер молчал на допросе, кто передал ему яд, а у Эда лапы длинные!
– Отстань от меня, Фульк, болотная курочка. Я хочу мира и покоя. Тишины хочу.
– Не будет вам мира и покоя! Вы должны нанести ответный удар!
– Это как же – без денег, без армии, без единого верного слуги?
Может быть, имя Эда все же вызвало у нее желанный всплеск ненависти? Может быть, его старания были не напрасны?