Когда читаешь историю раннего средневековья X века, в особенности удивляешься отсутствию политической идеи, четко сложившегося плана, одним словом, последовательности. События развиваются по воле случая, без видимой связи. Союзы заключались и разрывались, по причине ничтожных, непонятных или неизвестных мотивов. Ни на кого и ни на что нельзя было положиться. Вчерашний друг неожиданно становился смертельным врагом из-за незначительных обстоятельств; и напротив, между еще недавними ярыми противниками наступало примирение. Чувства и разум были непостоянны. Люди той эпохи, особенно светские сеньоры, походили на варваров. Им были присущи сильные страсти, хитрость, коварство, жестокость[196] и одновременно легкомыслие, безрассудство, неожиданный переход к чувствительности и любви. Все они были людьми верующими, а некоторые набожными и благочестивыми, но, тем не менее, не упускали, как известно, случая присвоить церковные и монастырские владения. Случалось, они возвращали награбленное, но чтобы при первой же возможности опять приняться за старое. Ни клятвы, ни страх быть отлученным от церкви не могли остановить сеньора, охваченного алчным желанием при виде богатого церковного домена. Он захватывал его во что бы то ни стало, с необдуманным и непреодолимым желанием ребенка или зверя, у которого мысль и поступок были неразделимы. Духовенство тоже было глубоко проникнуто феодальным духом. Коллегиальные канонники совсем потеряли духовное достоинство. Реформа, задуманная в Клюни, даже не предусматривала их исправления (их нравы пали слишком низко). Каноников просто-напросто изгоняли из монастырей и размещали вместо них бенедиктинских монахов (в особенности начиная с середины X века). Белое духовенство страдало от обычая королей и знати присваивать себе право назначения епископов, невзирая на права кафедрального капитула, духовенства и народа, и устраивать на епископские места своих сыновей, чаще всего незаконнорожденных. Дошло до того, что нельзя было больше отличить епископа от графа, настолько их нравы и поведение были схожи. Характерный образец феодального епископа X века – Герберт Оксеррский, внебрачный сын Гуго Великого. Его интересовала только охота и строительство укрепленных замков; он не скупясь жаловал своим друзьям, Эду Шартрскому и Герберту де Труа, собственность своей церкви.
Таким образом, понятно, что слово «политика» бессмысленно применять к светским сеньорам той эпохи, и почти нелепо упрекать самих же королей, которые часто не имели последовательного плана действия. При таком социальном устройстве власть короля зависела, в основном, от его личных качеств, его собственного влияния и особенно от обстоятельств. В общем и целом ситуация благоприятствовала Лотарю. Ему повезло избавиться от Гуго Великого в начале своего царствования; если бы тот остался жив, правление Лотаря только бы повторило правление Людовика Заморского. Гуго умер, его дети были еще слишком молоды, чтобы представлять угрозу для Лотаря. К тому же, как и король, они находились под покровительством Брюнона, и их недобрые помыслы, направленные против царствующего кузена, хоть неоднократно и претворялись в жизнь, но всегда подавлялись их дядей, архиепископом Кельна. Следовательно, у Лотаря была относительно спокойная молодость, если сравнивать с молодостью его отца и деда. Несколько удачных походов в Бургундию и Нижнюю Лотарингию принесли ему определенный авторитет, и, лишившись поддержки Брюнона и советов своей матери Герберги, он настолько укрепился на престоле, что мог более не опасаться Робертинов. Брачные союзы его сестер с королем Бургундии, графами Вермандуа и Руси, наконец, его личные качества, обеспечили ему самое прочное положение, какое занимал каролингский монарх со смерти Карла Лысого.[197]
Однако нельзя сказать, что на территориях, которые простирались от Шельды до Пиренеев и от Соны до океана, власть Лотаря была равным образом признана повсюду. Две области, Гасконь и Бретань, с самого начала полностью ускользнули из зоны его влияния. В Гаскони не признали даже за королем того неопределенного суверенитета, который выражался в исчислении времени годами его царствования. Настоящими и единственными правителями страны были герцог Гильом-Санш[198] и его брат Гомбольд, епископ Гаскони. Население армориканской Бретани жило своей особой жизнью. В Верхней Бретани, Конан, граф Реннский, Хоэль и Терек, графы Нанта, были очень независимыми и непокорными вассалами графов Шартрского и Анжуйского.[199] Последние являлись лишь подвассалами короля; видно, что власть Лотаря на чту местность не распространялась.
198
Гильом Санш – гасконский граф с 966 г., герцог Гаскони с 977 г. Ум. ок. 989 г.
199
Отметим, однако, что Герек прибыл ко двору Лотаря, когда узнал, что его брат Ноэль был только что убит под Нантом Галуроном, возможно подосланным Конаном Реннским (58). Хоэль и Терек были сыновьями от первого брака Алена Кривобородого, умершего в 952 г. Терек побывал в аббатстве Сен-Бенуа-сюр-Луар, которое находилось под королевским покровительством