— Профессор Фридрих Шаубе, — представила его Катерина Прокопчук, — мой хозяин.
Девушка смутилась и, зардевшись, добавила:
— Бывший…
— Я надеюсь, что фрейлейн Катрин не в обиде на меня? — с достоинством произнес профессор.
Катерина перевела его слова и от себя добавила, что профессор действительно был неплохим человеком. Трое других членов делегации одобрительно кивали головой. Профессор называл их, а Катерина переводила:
— Владелец парикмахерской Иоганн Мангейм.
— Владелец слесарной мастерской Вольф Пабст.
— Пианист Амедей Розенкранц.
Пианист еще был молод, выглядел лет на тридцать. Кисти обеих рук у него были ампутированы. Как в дальнейшем выяснилось, они были отморожены под Сталинградом. Парикмахер и слесарь были в таком возрасте, что не подходили даже под тотальную мобилизацию. Каждое слово профессора они дружно сопровождали кивками головы. Пианист стоял несколько в сторонке — высокий, хмурый, углубленный в себя.
Почувствовав благожелательное к себе отношение, профессор откровенно признался: все они приготовились к смерти и поэтому были очень удивлены, что советские солдаты не стреляли в них. В разговор включился полковник Терпугов, поручив заботы о дальнейшей судьбе полонянок Яше Горошко и сотрудникам вновь сформированной комендатуры.
Фридрих Шаубе пригласил «господ полковников» к себе на ужин. Это было для Березовского неожиданным. Сожженные дома, безлюдные кварталы — все это было очень знакомо и привычно. Разговоры о взаимоотношениях с немцами — отцами и женами тех, кто совершал в годы войны преступления на советской территории, отошли на второй план, как сугубо теоретическая проблема. И вот теперь этот суровый вопрос из сферы теории переходит в практику. И эта неожиданная делегация, и это еще более неожиданное приглашение… Как на это ответить? Противоречивые мысли проносились в голове, и он начал понимать раздражительную непоследовательность Нечипоренко. Однако победило благоразумие: он решил принять приглашение, чтобы во время этого ужина разобраться в настроениях местных жителей, или, быть может, открыть для себя что-то интересное.
Уточнил с Бакулиным ближайшие задачи батальона, назначил ему место следующей встречи, отдал Майстренко последние приказания относительно расквартирования штаба, затем велел Платонову взять все необходимое для ужина и с Наконечным ехать вперед, по указанному адресу. Сам комбриг с Терпуговым и немцами решил идти пешком. Город небольшой — лучше уж пройтись, осмотреть его.
Катерина очутилась на распутье. Ей не хотелось отрываться от подруг, которые, судя по всему, завтра утром уедут на Восток, поближе к дому. Но, с другой стороны, за этот памятный день она успела подружиться со многими хорошими людьми из части…
— Как же быть с Катериной? — спросил замполит.
— Без переводчика нам теперь не обойтись, — задумавшись на миг, ответил Иван Гаврилович.
Алексей Игнатьевич согласился с комбригом.
Вот так и была решена дальнейшая судьба девушки.
Катерина имела при себе лишь небольшую сумку, ушла из профессорского дома в чем была. Теперь она бросила свою нехитрую поклажу в виллис к Сашко и Наконечному, а сама присоединилась к профессору и его спутникам.
Наступили сумерки. Звезды, изредка пробивавшиеся сквозь серые тучи, не могли осветить этот мертвый город, который давно уже не знал вечернего освещения.
— Видите, — объяснял профессор своим спутникам, — город превратился в руины.
— Мы не жили, — добавил парикмахер, — мы прозябали в темноте.
— Словно кроты, — закончил мысль слесарь.
Березовский и Терпугов освещали дорогу батарейными фонариками. Лучи фонарей выхватывали из тьмы то воронку от артиллерийского снаряда, то целый квартал, разрушенный бомбами, то черную замшелую подворотню, то кусок стены с пометкой наших саперов: «Мин нет». Время от времени навстречу им попадались патрули комендатуры, город начинал жить новой, неведомой доселе жизнью.