Она была счастлива с Березовским. Счастлива, давая счастье тому, кого вырвала из небытия, кто выделялся среди других умом, вежливостью, образованностью. Когда же на пути ей встретился тот — молодой, сильный, красивый, девушка почувствовала, что это нечто совсем другое, настоящее, единственное. Она не подсчитывала лет поседевшего Березовского, не взвешивала, не размышляла, а просто безоговорочно кинулась на зов сердца.
Теперь они сидели рядом, вдали от тех звезд, под которыми зажглась и погасла их зыбкая любовь. Каждый думал о своем, понимая и не понимая другого.
— Зачем же ты хотела меня видеть?
— Иван Гаврилович, помогите…
— В чем?
— Разыскать Колю.
«Колю? Кто он? Ее брат?»
— Какого Колю?
— Его… Журавлева. Николая Зосимовича. Говорят, он где-то здесь, поблизости, в артиллерийской части. Его видели в Польше, возле Вислы.
Исчезли остатки надежды, но не вспыхнули ни ревность, ни гнев. Скорее — глухая боль.
— Он покинул тебя?
— Нет, нет! Коля тоже меня ищет.
— Откуда ты знаешь?
— Сердце подсказывает.
— Маша!..
— Что, Иван Гаврилович?
— Ничего. У тебя чуткое сердце, дай боже, чтобы оно не ошиблось.
— Вам легче найти Журавлева. Он уже капитан, командует дивизионом. В каком-то корпусном артполку. Но в каком, не знаю.
— Если он в корпусном, узнать нетрудно. Корпусной артиллерии не так уж много.
— В корпусном, это точно. Мне бы только номер полевой почты…
— Ты долго будешь здесь, в санроте?
— Наверное, уже до конца.
— Хорошо. Сделаю все возможное.
— Спасибо.
Когда встали, она прижалась к его груди, прикоснулась мягкой щекой к подбородку, прошептала:
— Прости меня, Ваня.
Выскочила из бурки, подхватила скомканный халат и исчезла в черном тоннеле коридора.
Трудно сказать, чем занимались жители Обернигка в мирное время. Город сохранился полностью. Однако не видно в нем ни промышленных предприятий, ни административных зданий. Одни лишь коттеджи, веселые стайки аккуратных коттеджей под черепичными крышами среди вечнозеленых елей и пихт.
Кто здесь жид? Что делал, куда девался народ?
Все коттеджи, за исключением занятых отделами штаба армии, пустовали под белыми флагами. Лишь на одном из них развевался красный флаг, а на двери виднелась прибитая гвоздями пятиконечная звезда. Но пуст был и этот коттедж.
У шлагбаума на посту стоял приземистый сибиряк-автоматчик в полушубке и валенках. Ночью, правда, приморозило, но сейчас припекало солнце, и часовой в своей таежной одежде выглядел неуклюже. Он, наверное, чувствовал это и сам. Встав посредине улицы так, что его медвежья фигура загородила проезд, сибиряк поднял левую руку вверх, а правой сжимал автомат, стараясь придать своему лицу серьезное выражение.
Сашко Чубчик сразу узнал в нем фронтового новичка.
— Эй, парень, открывай ворота, принимай гостей!
Часовой не ответил, лишь взял автомат наизготовку.
— Остановите, — велел комбриг Наконечному. Сняв бурку, он выскочил из машины и подошел к солдату: — Давно служите?
Сибиряк растерялся. Устав караульной службы диктовал неумолимые параграфы, но полковничьи погоны…
— Первый день, товарищ гвардии полковник.
«Это хорошо, — подумал комбриг. — Значит, прибыло пополнение».
— Молодец! — вслух похвалил Березовский. — Как зовут?
— Рядовой Барских, товарищ гвардии полковник, Иван Мокеевич.
— Выходит, мы тезки, я тоже Иван.
Солдат улыбнулся широким, скуластым лицом, дернул веревку, и шлагбаум поплыл вверх.
Иван Гаврилович искренне завидовал юной наивности сибиряка, его полному радужных надежд будущему. Другое дело, конечно, что завтра этот коренастый красавец может пасть на поле боя — от этого не застрахован никто. Зато любимая девушка его не оставит и родным отцом не назовет.