— А мы с ним о любви еще не говорили.
— То есть как?
— Так. Ищет меня, делится творческими замыслами, жалуется на неудачи, прислушивается к советам и — на этом все.
— Давно так?
— Второй год. Он уже закончил композиторский факультет, остался в аспирантуре.
— Сколько же ему лет?
— Двадцать семь.
— А тебе?
— Двадцать четыре. А что, и на фронте существуют анкеты?
— А то как же? Судя по всему, вам давно бы уже пора и под венец.
— Он, наверное, никогда не объяснится. Робкий.
— Так ты скажи ему сама.
— Пускай уж закончится война.
— При чем здесь война?
Сказав это, Галина запнулась. Не стремится ли она оправдать самое себя? А почему ей, собственно, оправдываться? Не искала она своего счастья, оно само пришло…
Налетел легкий ветерок, закружились в воздухе снежинки, будто лебединый пух на зачарованном озере. Галя протянула руку, снежинки таяли на ладони, приятно охлаждая ее.
Валентина предложила:
— Пошли на Красную площадь. Ночью там очень красиво.
Мартынова охотно согласилась.
Они направились к величественному силуэту Спасской башни. Остановились возле затемненного Мавзолея, и именно в этот миг на башне пробили куранты: на всю Москву, на всю страну. Этот вещий звон могли сейчас слышать и на КП танковой бригады, и в боевых порядках танкистов.
На ступеньках Мавзолея, будто высеченные из гранита, стояли часовые. Снег запорошил их шинели, и что-то торжественное и суровое было в этих статуях с влажным блеском живых глаз.
Когда подошли к воротам Спасской башни, куранты затихли. Тут тоже стояли часовые, но в непринужденных позах. Они могли снять с шапки снег, отряхнуть полы шинелей, сделать шаг-другой, чтобы размяться.
Вдруг в воротах мелодично зазвонил звонок, чем-то напоминающий театральный, который извещает о начале действия. Часовые засуетились, один подбежал к телефону, другой к воротам, из которых на полной скорости вырвалось несколько черных легковых автомашин. Пересекли площадь и скрылись в сумерках противоположной улицы.
— Наверное, от Верховного Главнокомандующего, — сказала Валентина.
Галина изумленно взглянула на зашторенные окна за Кремлевской стеной.
Этот кабинет помнил каждый, кто хотя бы раз побывал в нем. Просторная, светлая комната с настоянным запахом некрепкого ароматного табака. Три окна обращены на тихий кремлевский двор. Гладенькие белые стены обшиты внизу панелью из полированного дуба. Высокий сводчатый потолок. Над письменным столом Ленин — в широком кресле, с «Правдой» в руках. На стенах, по бокам от ленинского портрета, большие портреты Суворова и Кутузова. Они появились тут недавно, после того как были утверждены ордена в честь великих полководцев. Пол покрыт мягким ковром от двери до стола. В углу, слева от дверей, напольные часы, черный деревянный футляр, украшенный перламутровой инкрустацией. Справа от входа — небольшая витрина с посмертной маской Владимира Ильича.
Сталин только что возвратился из Ялты. Там, в Ливадийском дворце, на берегу штормового предвесеннего моря, состоялась встреча Председателя Совета Народных Комиссаров Советского Союза, президента Соединенных Штатов Америки и премьер-министра Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
Атмосфера была не менее напряженной, чем на предыдущей встрече в Тегеране. За восемь дней подведены итоги четырех лет борьбы против общего врага и намечены перспективы Европы и мира на много десятилетий вперед.
В целом Ялтинским совещанием Сталин был доволен. Многое удалось отвоевать. Да, именно отвоевать. Весомость твоих аргументов за дипломатическим столом прямо пропорциональна отвоеванному и завоеванному армией, которую ты представляешь.
Он только что отпустил заместителя начальника Генерального штаба Вооруженных Сил генерала Антонова и его помощников. Антонов был с ним в Ялте, информировал конференцию о положении на советско-германском фронте. Нужно было видеть, какими колючими глазами впился в него Черчилль! Типичный империалистический хищник, похожий на бульдога, каким его изображали в двадцатых годах на плакатах РОСТа. Рузвельт тоже смотрел внимательно, но куда-то мимо оратора, словно бы хотел увидеть то желанное будущее, которое придет после войны.
Антонов произвел в Ялте убедительное впечатление на всех. На войне люди быстро обретают опыт, мужество. Все время вертелось слово «вырастают», но отбросил его как шаблонное, затертое. Не самый ли большой изъян нашей пропаганды заключается в том, что кое-кто слишком часто употребляет одни и те же слова и образы, отчего они утрачивают активное влияние. Спросил об этом у Щербакова, который сидел на диване, держа в руках газетные гранки.