Выбрать главу

Иван Гаврилович вспомнил грустный взгляд маршала вчера во время беседы с капитаном Абдурахмановым. Телефонные провода уже тогда донесли до него тяжелую весть.

— Мне понятны ваши чувства. Самсонов был хороший командир. Будьте достойным его преемником. А начальником штаба назначен Сохань.

Командующий встал.

— Желаю вам успеха. А неуспеха быть не может!

…Як вона ix родила, В тихий Дунай пустила, В тихий Дунай пустила…

Виллис забуксовал, и шофер Наконечный прибавил газу. Машина рывком выскочила из ямы, наполненной талым снегом и размятым льдом. Теплый ветерок сделал свое дело.

2

Бригада стояла, выстроенная побатальонно. Ночью в Заглембье подморозило. Мороз, как умелый мастер, аккуратно застеклил лужи, подремонтировал дороги, покрыл землю слюдистым ледяным панцирем. На белом фоне заснеженных полей грозно и торжественно замерли шесть десятков бронированных крепостей, башни которых были украшены еловыми ветками, увиты черными лентами.

Покрытый красным шелком гроб установили на лафете пушки. Под звуки воинского оркестра траурная процессия медленно двигалась мимо боевых подразделений. Экипажи отдавали последний долг погибшему…

Березовский ощущал на себе внимательные взгляды танкистов. С любопытством и настороженностью посматривали они на нового командира.

Иван Гаврилович знал, что ему будет нелегко. Но он с гордостью смотрел на стальные шеренги тридцатьчетверок, на строй автоматчиков мотострелкового батальона, на техническое оснащение рот и батареи.

И вспомнился молодому комбригу первый бой, что навеки остается в памяти солдата.

…Истрепанная стрелковая рота получила приказ окопаться на юго-восточной окраине села Жабокрич. Был на исходе июль. Прошел месяц с того дня, когда Восемнадцатая армия, приняв на себя первый удар, с боями отступала на восток. Изнуренной и обескровленной, ей крайне нужна была передышка, чтобы собрать воедино разрозненные части, эвакуировать раненых, наладить связь с соседями, подготовить рубеж обороны. Хотя бы на один или на два дня необходимо было удержать Крижополь, Ободовку, Жабокрич — это испаханное бомбами, многострадальное Поднестровье.

В белесом от зноя небе проплыла черная рама «фокке-вульфа», и сразу же заговорила вражеская артиллерия. Огненный шквал накрыл село. А по полю, по неубранным хлебам, медленно, словно чего-то выжидая, двигались шесть немецких танков.

— Приготовиться! — прохрипел вчерашний учитель совсем не тем голосом, каким несколько недель назад предупреждал учеников о начале диктанта. — Стрелять только по моему приказу.

Рота, не насчитывавшая и полного взвода, к тому же плохо была и вооружена: не было у нее ни противотанковых ружей, ни гранат. Все ее вооружение составляли винтовки да десятка полтора бутылок с горючей смесью. Бойцы торопливо связывали воедино по две-три бутылки.

Теперь стало ясно, чего выжидают танки. «Рама» вызывала не только артиллерийский огонь. На маленькую, истрепанную в боях роту летели «юнкерсы» в сопровождении «мессершмиттов». После каждого бомбового удара «юнкерсов» «мессеры» заходили на бреющем полете так, что видны были лица летчиков, и секли, и секли, и секли из пулеметов все живое и мертвое.

Березовский увидел, что танки снова двинулись вперед, но не на их роту, не на притихшие окопчики. Фашисты не хотели рисковать. Они привыкли к войне-параду, войне-прогулке. Танки ползли по золотистой пшеничной ниве, заходя утомленной, измученной, но не сдающейся роте в тыл.

Первой мыслью Березовского было — швырнуть связки бутылок себе под ноги. Смерть, пусть лучше ужаснейшая смерть, лишь бы только не плен! Но в следующий миг он уже думал, как спастись самому и вывести то, что осталось от роты, из вражеского кольца. Этот бой проигран, но он не последний!

…И вот близится час последнего боя. Он грянет еще не сегодня, не завтра, но уже скоро. Где-то там, за сизым, туманным горизонтом — немецкая земля…

— Товарищ комбриг!..

Это Сашко Чубчик.

— Телефонограмма. Передала сержант Мартынова.

«Какая Мартынова?.. — Он медленно возвращался из путешествия в прошлое. — Ах, Галочка, Галя, штабной связист. Что случилось, почему так спешно?»

Посмотрел на скомканный листик бумаги… Мама!.. Старенькая, многострадальная мама! Ее нет… Сколько блуждала эта печальная весть по штабам, узлам связи, пока прибыла сюда, на КП бригады? День, два, вечность? Но, в конце концов, это не имеет значения. Что он может сделать, чем помочь горю? Траурная процессия, траурная музыка Шопена… Кого это хоронят — боевого комбрига или ее, седоглавую мученицу? Маму, которая все пережила: нашествие врагов, прощание с сыном, проводы дочери в неволю, смерть мужа, пожарище на месте родной хаты. И все лишь для того, чтобы в праздник освобождения умереть одинокой, чтобы закрыли ей глаза чужие люди?..