— Колокол великой Германии поврежден, но не разбит. Он гудит, как набат.
— Несчастные дети, — сказал Гауптман. — Их отравили.
Возвратилась Барбара, неся поднос с фарфоровыми чашечками, в которых дымилась густая черная жидкость. Виновато улыбаясь, она предупредила:
— Я забыла предупредить. Вместо кофе — желудь с цикорием, вместо сахара — сахарин. Мы уже привыкли к этому.
На подносе было только шесть чашечек. Барбара объяснила:
— Мой свекор не пьет.
— Да, — подтвердил Гауптман, — даже цикорий. Хотя немцы любят его издавна. У нас есть даже исторический анекдот на эту тему.
Пока гости разбирали горячие, дымящиеся чашечки, старик попросил:
— Расскажи, пожалуйста, Барбара.
Барбара охотно выполнила его просьбу.
— Однажды Фридрих Великий, путешествуя по стране, заночевал в горном отеле. Утром ему захотелось выпить чашку черного кофе. Император позвал хозяина гостиницы. «Цикорий для кофе имеешь?» — «Имею, ваше величество». — «Неси его сюда». — «Как, весь?» — «Весь, который имеешь». Пошел хозяин и принес целый мешок этого зелья. «Это все?» — «Все, ваше величество». — «Ой врешь!» И к своим слугам: «Бить плетьми, покуда не признается». — «Смилуйтесь, ваше величество, — закричал несчастный. — Признаюсь: оставил лишь горсточку для своей семьи». — «Неси и эту горсточку». Хозяин принес. «А теперь, — сказал император, — свари мне чашку настоящего черного кофе».
Все вежливо засмеялись, обжигая губы невкусной бурдой с отталкивающим запахом.
— Цикорий еще полбеды, — закончила милая хозяйка. — За эти годы нам пришлось привыкать к значительно худшим эрзацам.
Собираясь к Гауптману, Березовский, по опыту в Обервальде, предложил Терпугову «потрясти» Майстренко и взять с собой немного продуктов. Но тот отсоветовал, думая, что это произведет неблагоприятное впечатление. Теперь комбриг решил отбросить излишнюю деликатность и хотел было просить Барбару составить список самого необходимого, но Алексей Игнатьевич, догадавшись об этом, шепнул ему:
— Потом.
А сам перешел к главной цели визита.
— Господин Гауптман! Нам известно, что во время войны вы писали стихи.
— Писал, — лаконично подтвердил Гауптман.
Иван Гаврилович обрадовался, что Терпугов остановил его, иначе можно было бы испортить все дело.
— Я писал, как велела мне совесть.
— Где эти произведения?
— Их нет, — вмешался Бенвенуто.
— Извините, я обращаюсь к автору.
— Поздно, господин полковник, — выпалил сын откровенно и цинично. — Поздно!..
— Неужели вы не помните их? — с надеждой спросил писателя Терпугов. — Хотя бы одно или два…
— Не та у меня теперь память, — горько признался хозяин виллы.
— Отец утомлен, — решительно встал Бенвенуто. — Ему необходимо отдохнуть.
Начали прощаться. Гауптман, как о чем-то особенно важном и дорогом, снова произнес:
— Запомните: нет ни одной минуты, когда бы я не думал о Германии. И если можно к этому что-нибудь добавить, то разве лишь непоколебимую веру в возрождение моей отчизны, от которой я никогда не отрекусь. Да, она возродится. Без зверства, без милитаризма. Новая, свободная, справедливая.
Бенвенуто пренебрежительно махнул рукой.
— Он отжил свое!
Березовский попросил Екатерину, и девушка от себя предложила Барбаре Гауптман помощь продуктами. Барбара обрадовалась. Она энергично встряхивала кудряшками, несколько раз повторив слова благодарности.
— Бедный старик, — сказал Терпугов, когда они сели в машину. — Ну и сыночек! — И для успокоения проглотил таблетку.
Екатерина подумала: «Тут так же неспокойно, как и там, в доме Шаубе». А вслух промолвила:
— Я узнала этого Бенвенуто.
— Вы виделись с ним раньше? — удивился Иван Гаврилович.
— Ну да. На страницах пьесы «Перед заходом солнца».
— В самом деле, как перед заходом солнца…
Комбриг с грустью взглянул на одинокую виллу, в которой угасало светило классической немецкой литературы.
Часть третья
НЕЙСЕ
После завершения Силезской операции бригада Березовского форсированным маршем снова двигалась к Одеру, в район города-крепости Штейнау, расположенного на западном берегу реки.
Два моста из марочного железа соединяли когда-то берега быстротечной реки. Мосты гитлеровцы взорвали, а исковерканные брусья и рельсы свисали до самой воды — к ним накрепко пристал лед.