<примеч. В.В.Розанова>. 14.II.1916 Какое каннибальство... Ведь это критики, т.е. во всяком случае не средние образованные люди, а выдающиеся образованные люди. Начиная с Гарриса, который в "Утре России"19 через 2-3 дня, как вышла книга ("Уед.") - торопливо вылез: "Какой это Передонов; о, если бы не Передонов, ведь у него есть талант" и т.д., от "Уед." и "Оп.л." одно впечатление: "Голый Розанов"20, "У-у-у", "Цинизм, грязь". Между тем, как ясно же для всякого, что в "Уед." и "Оп.л." больше лиризма, больше трогательного и любящего, чем не только у ваших прохвостов, Добролюбова и Чернышевского, но и чем во всей русской литературе за XIX в. (кроме Дост-го). Почему же "Го-го-го" - ? Отчего? Откуда? Не я циник, а вы циники. И уже давним 60-летним цинизмом. Среди собак, на псарне, среди волков в лесу - запела птичка. Лес завыл. "Го-го-го. Не по-нашему". Каннибалы. Вы только каннибалы. И когда вы лезете с революциею, то очень понятно, чего хотите: - Перекусить горлышко. И не кричите, что вы хотите перекусить горло только богатым и знатным: вы хотите перекусить человеку. П.ч. я-то, во всяком случае, уж не богат и не знатен. И Достоевский жил в нищете. Нет, вы золоченая знатная чернь. У вас довольно сытные завтраки. Вы получаете и от Финляндии, и от Японии. Притворяетесь "бедным пиджачком" (Пешехонов). Вы предаете Россию. Ваша мысль - убить Россию, и на ее месте чтобы распространилась Франция, "с ее свободными учреждениями", где вам будет свободно мошенничать, п.ч. русский полицейский еще держит вас за фалды. 19.II.1916 О "Коробе 2-м" написано втрое больше, чем о 1-м21. Сегодня из Хабаровска кто-то. Спасибо. "Лукоморье"22 не выставило своей фирмы на издание. Что не "выставило" - об этом Ренников23 сказал: - "Какие они хамы". Гм. Гм... Не будем так прямо. Все-таки они сделали доброе дело: у меня в типографии было уже около 6000 долга; вдруг они предложили "издать за свой счет". Я с радостью. И что увековечился Кор. 2-й, столь мне интимно дорогой - бесконечная благодарность им. Еще молодые люди. Марк Николаевич24 (фам. забыл). Показал "Семейный вопрос"25, весь с пометками. Я удивился и подумал - "Вот кому издавать меня". Но он молод: все заботился обложку. "Какую мы вам сделаем обложку". Я молчал. Какая же, кроме серой!!! Но они пустили виноградные листья. Ну, Господь с ними. Мих. Ал.26 и Марк Николаевич - им вечная память за "Короб-2" Без них не увидел бы света. 19.II.1916 И вот начнется "течение Розанова" в литературе (знаю, что начнется). И будут говорить: "Вы знаете: прочитав Р-ва, чувствуешь боль в груди..." Господи: дай мне в то время вытащить ногу из "течения Розанова". И остаться - одному. Господи, я не хочу признания множества. Я безумно люблю это "множество": но когда оно есть "оно", когда остается "собою" и в своем роде тоже "одно". Пусть. Но и пусть я - "я". О себе я хотел бы 5-7, и не более 100 во всей России "истинно помнящих" Вот одна мне написала: "Когда молюсь - всегда и о вас молюсь и ваших". Вот. И ничего - еще. 20.II.1916 ...дело в том, что "драгоценные металлы" так редки, а грубые - попадаются сплошь. Это и в металлургии, это и в истории. Почему железа так много, почему золото так редко? Почему за алмазами надо ехать в Индию или Африку, а полевой шпат - везде. Везде - песок, глина. Есть гора железная "Благодать"27. Можно ли представить золотую гору? Есть только в сказках. Почему в сказках, а не в действительности? Не все ли равно Богу сотворить, природе - создать? Кто "все мог", мог бы и "это". Но - нет. Почему - нет? Явно не отвечает какому-то плану мироздания, какой-то мысли в нем. Так и в истории. Читается ли Грановский? Все предпочитают Кареева, Шлоссера28, а в смысле "философии истории" - Чернышевского. Никитенко был довольно проницательный человек и выразил личное впечатление от Миртова ("Исторические письма"), что это - Ноздрев29. Ноздрев? Но он при Чичикове был бит (или бил - черт их знает), а в эпоху Соловьева и Кавелина, Пыпина и Дружинина был возведен в степень "преследуемого правительством гения". Что же это такое? Да, железа много, а золота мало. И только. Природа. Что же я все печалюсь? Отчего у меня такое горе на душе, с университета. "Раз Страхова не читают - мир глуп". И я не нахожу себе места. Но ведь не читают и Жуковского. Карамзина вовсе никто не читает. Грановский не читаем: Киреевский, кн. [В].Ф.Одоевский - многие ли их купили? Их печатают благотворители, но напечатанных их все равно никто не читает. Почему я воображаю, что мир должен быть остроумен, талантлив? Мир должен "плодиться и множиться", а это к остроумию не относится. В гимназии я раздражался на неизмеримую глупость некоторых учеников и тогда (в VI-VII кл.) говорил им: - "Да вам надо жениться, зачем вы поступили в гимназию?". Великий инстинкт подсказывал мне истину. Из человечества громадное большинство из 10000 9999 имеют задачею - "дать от себя детей", и только 1 - дать сверх сего "кое-что". Только "кое-что": видного чиновника, оратора. Поэт, я думаю, приходится уже 1 на 100000; Пушкин - 1 на биллион "русского народонаселения". Вообще золота очень мало, оно очень редко. История идет "краешком", "возле болотца". Она, собственно, не "идет", а тащится. "Вон-вон ползет туман, а-громадный". Этот "туман", это "вообще" и есть история. Мы все ищем в ней игры, блеска, остроумия. Почему ищем? История должна "быть" и даже не обязана, собственно, "идти". Нужно, чтобы все "продолжалось" и даже не продолжалось: а чтобы можно было всегда сказать о человечестве: "а оно все-таки есть". "Есть". И Бог сказал: "Плодитесь и множитесь", не прибавив ничего о прогрессе. Я сам - не прогрессист: так почему же я так печалюсь, что все просто "есть" и никуда не ползет. История изнутри себя кричит: "не хочу двигаться", и вот почему читают Кареева и Когана. Господи: мне же в утешение, а я так волнуюсь. Почему волнуюсь? 29.II1916 Он ведь соловушка - и будет петь свою песню из всякой клетки, в которую его посадят. Построит ли ему клетку Метерлинк и назовет его "Синей Птицей"30. Новый Т.Ардов31 закатит глаза - запоет: "О, ты синяя птица, чудное видение, которое создал нам брюссельский поэт. Кого не манили в юности голубые небеса и далекая незакатная звездочка..." Или построит им клетку Л.Толстой и назовет ее "Зеленой палочкой"32 И скажет Наживин33 : "Зеленая палочка, волшебный сон детства! Помните ли вы свое детство? О, вы не помните его. Мы тогда лежали у груди своей Матери-природы и не кусали е°. Это мы, теперь взрослые, кусаем ее. Но опомнитесь. Будем братья. Будем взирать на носы друг друга, закопаем ружья и всякий милитаризм в землю. И будем, коллективно собираясь, вспоминать зеленую палочку". Русскому поэту с чего бы начать, а уж продолжать он будет. И это банкиры знают. И скупают. Говоря: "Они продолжать будут. А для начала мы им покажем Синюю птицу и бросим Зеленую палочку". (ХL-летний юбилей "Н.Вр.")34 9.III.1916 Я всю жизнь прожил с людьми мне глубоко ненужными. А интересовался издали. (за копией с письма Чехова)35 Прожил я на монастырских задворках. Смотрел, как звонят в колокола. Не то, чтобы интересовался, а все-таки звонят. Ковырял в носу. И смотрел вдаль. Что вышло бы из дружбы с Чеховым? Он ясно (в письме) звал меня, подзывал. На письмо, очень милое, я не ответил. Даже свинство. Почему? Рок. Я чувствовал, что он значителен. И не любил сближаться с значительными. (читал в то время только "Дуэль" его, которая дала на меня отвратительное впечатление; впечатление фанфарона ("фон-Корен" резонер пошлейший, до "удавиться" [от него]) и умственного хвастуна. Потом эта баба, купающаяся перед проезжавшими на лодке мужчинами, легла на спину: отвратительно, Его дивных вещей, как "Бабы", "Душечка", я не читал и не подозревал). Так я не виделся и с К.Леонтьевым36 (звал в Оптину), и с Толстым, к которому поехать со Страховым было так естественно и просто, - виделся одни сутки37. За жар (необыкновенный) его речи я почти полюбил его. И мог бы влюбиться (или возненавидеть). Возненавидел бы, если 6 увидел хитрость, деланность, (возможно). Или необъятное самолюбие (возможно). Ведь лучший мой друг (друг - покровитель) Страхов был внутренне неинтересен. Он был прекрасен; но это - другое, чем величие. Величия я за всю жизнь ни разу не видал. Странно. Шперк был мальчишка (мальчишка - гений). Рцы38 - весь кривой. Тигранов любящий муж своей прелестной жены (белокурая армянка. Редкость и диво). Странно. Странно. Странно. И м.б. страшно. Почему? Смиримся на том, что это рок. Задворочки. Закоулочки. Моя - пассия. Любил ли я это? Так себе. Но вот вывод: не видя большого интереса вокруг себя, не видя "башен" - я всю жизнь просмотрел на себя самого. Вышла дьявольски субъективная биография, с интересом только к своему "носу". Это ничтожно. Да. Но в "носе" тоже открываются миры. "Я знаю только нос, но в моем носу целая география". 9.III. 1916 Противная. Противная, противная моя жизнь. Добровольский (секретарь редакции) недаром называл меня "дьячком". И еще называл "обсосом" (косточку ягоды обсосали и выплюнули). Очень похоже. Что-то дьячковское есть во мне. Но поповское - о, нет! Я мотаюсь "около службы Божией". Подаю кадило и ковыряю в носу. Вот моя профессия. Шляюсь к вечеру по задворкам. "Куда ноги занесут". С безразличием. Потом - усну. Я в сущности вечно в мечте. Я прожил такую дикую жизнь, что мне было "все равно как жить". Мне бы "свернуться калачиком, притвориться спящим и помечтать". Ко всему прочему, безусловно ко всему прочему, я был равнодушен. И вот тут развертывается мой "нос", "Нос - Мир ". Царства, история. Тоска, величие. О, много величия: как я любил с гимназичества звезды. Я уходил в звезды. Странствовал между звездами. Часто я не верил, что есть земля. О людях - "совершенно невероятно" (что есть, живут). И женщина, и груди и живот. Я приближался, дышал ею. О, как дышал. И вот нет ее. Нет ее и есть она. Эта женщина уже мир. Я никогда не представлял девушку, а уже "женатую", т.е. замужнюю. Совокупляющуюся, где-то, с кем-то (не со мной). И я особенно целовал ее живот. Лица ее никогда не видел (не интересовало). А груди, живот и бедра до колен. Вот это - "Мир": я так называл. Я чувствовал, что это мир, Вселенная, огромная, вне которого вообще ничего нет. И она с кем-то совокупляется. С кем - я совершенно не интересовался, мужчины никакого никогда не представлял. Т.е. или - желающая совокупиться (чаще всего) или сейчас после совокупления, и не позже как на завтра. От этого мир мне представлялся в высшей степени динамическим. Вечно "в желании", как эта таинственная женщина - "Caelestis femina" (Небесная женщина (лат.)). И покоя я не знал. Ни в себе, ни в мире. Я был в сущности вечно волнующийся человек, и ленив был ради того, чтобы мне ничто не мешало. Чему "не мешало"? Моим особым волнениям и закону этих волнений. Текут миры, звезды, царства! О, пусть не мешают реальные царства моему этому особенному царству (не любовь политики). Это - прекрасное царство, благое царство, где все благословенно и тихо, и умиротворено. Вот моя "суббота". Но она была у меня, ей-ей, семь дней. 9.III.1916 И я любил эту женщину и, следовательно, любил весь мир. Я весь мир любил, всегда. И горе его, и радость его, и жизнь его. Я ничего не отрицал в мире; Я - наименее отрицающий из всех рожденных человек. Только распрю, злобу и боль я отрицал. Женщина эта не видела меня, не знала, что я есмь. И касаться ее я не смел (конечно). Я только близко подносил лицо к ее животу, и вот от живота ее дышала теплота мне в лицо. Вот и все. В сущности все мое отношение к Caelesta femina. Только оно было нежно пахучее. Но это уже и окончательно все: теплый аромат живого тела - вот моя стихия, мой "нос" и, в сущности, вся моя философия. И звезды пахнут. Господи, и звезды пахнут. И сады. Но оттого все пахнет, что пахнет эта прекрасная женщина. И сущности, пахнет ее запахом. Тогда мне весь мир усвоился как "человеческий пот". Нет, лучше (или хуже7) - как пот или вчерашнего или завтрашнего ее совокупления. В сущности, ведь дело-то было в нем. Мне оттого именно живот и бедра и груди ее нравились, что все это уже начало совокупления. Но его я не видел (страшно, запрещено). Однако только в отношении его все и нравилось и существовало. И вот "невидимое совокупление", ради которого существует все "видимое". Странно. Но - и истинно. Вся природа, конечно, и есть "совокупление вещей", "совокупность вещей". Так что "возлюбив пот" совокупления ее ipso (тем самым (лат.)) я возлюбил весь мир. И полюбил его не отвлеченно, но страстно. Господи, Язычник ли я? Господи, христианин ли я? Но я не хочу вражды, - о, не хочу, - ни к христианству, ни к язычеству. 10.III.1916 При этом противоречия не нужно примирять: а оставлять именно противоречиями, во всем их пламени и кусательности. Если Гегель заметил, что история все сглаживает, что уже не "язычество" и "хр