Существуют Гюго, Шиллер, Байрон, которые мне пока что незнакомы. Не переводные, а «из первых рук», в оригинале, Гюго, Шиллер, Байрон - они и я существуем раздельно, и это меня раздражает. А я пробую читать обычную немецкую газету, спотыкаюсь на каждом слове и кляну себя, что столько лет пролетело напрасно и что никогда, никогда они уже не вернутся. Трагедия в том, что мгновения не повторяются, а жажда познаний в любом из нас развита от рождения, как способность дышать. Неважно, что познавать, ракету или обыкновенный гвоздь, найденный на дороге; важен принцип.
Мой принцип таков: я читаю уставы, как читал бы восьмую главу из «Евгения Онегина», потому что в уставах скоплен тот самый армейский опыт, который я должен постичь. Должен, иначе зачем я здесь?
Мне не приходится призывать себя ко вниманию на занятиях по идентификации личности, потому что для меня каждый нелегально увезенный за границу советский рубль, любой контрабандный ввоз равносилен пистолету Дантеса. Как обыкновенный человек я могу испытывать по этому поводу массу эмоций. Как пограничник я не могу довольствоваться одними эмоциями. Мне нужны прочные знания, а они растут пропорционально затраченному на них времени и усилиям.
Теперь ты понимаешь, почему мы не можем за-крыть глаза и просто выспаться, как нормальные, уставшие на работе люди?
Младшему лейтенанту Григорьеву:
- Способ передвижения на четвереньках - не самый лучший. Но я избираю его как единственно возможный. Сначала я осматриваю то, что поддается осмотру в полный рост. Потом иду в носовую часть судна, к помещению для строп, и тут временно меняю нормальное человеческое положение ка первобытное - словом, становлюсь на четыре точки опоры.
Не могу уверять, что увеличение точек опоры делает меня более устойчивым, но я набираюсь терпения, мужества и поднимаю брезент с тем же трепетом, как поднимают крышку саркофага, ибо археологи никогда не знают, что может оказаться под крышкой. Под брезентом, как и положено, оказываются канаты. Я перещупываю канаты и не то на пятом, не то на десятом витке обнаруживаю чей-то сапог. Я чувствую, как у меня колотится сердце.
«Вставай, друг,- говорю я торчащему сапогу,- приехали». А «друг» оказывается на самом деле другом - наш же, орловский парень. Откуда мне знать, что нарушитель учебный! Но я ведь его нашел! Значит, если я следующий свой досмотр судна проведу не на четвереньках, а по-пластунски, то отыщу если не нарушителя, то мешок с контрабандой - наверняка. Логично? Логично.
Но лучше все-таки ходить в полный рост.
Полковнику Гладкову:
- Разрешите обратиться по личному вопросу? Что, если мы своими силами отремонтируем спортзал? Специалисты у нас любого профиля найдутся… Нет, товарищ полковник, я не ошибся: именно по личному. Вот когда мы построим спортзал, тогда это будет общественный вопрос. А пока что он личный…
Той же девушке, живущей в Москве:
…Не верите, что в каждом из нас живет прирожденный лирик? Это только со стороны, кажется, что
пограничники ничего, кроме службы, не замечают, а сердца их к постороннему глухи и непроницаемы, как для влаги базальт. На самом деле мы слышим, как растет трава (правда, сейчас не лето, но суть не во временах года). Все дело в том, что мы испытываем несколько иные чувства, чем просто лирики. Кого не умилит бутуз, агукающий в голубенькой удобной коляске под ласковым мамашиным взглядом? Встречные невольно подбирают эпитеты: милый, забавный, малышок-крепышок… Мы про себя повторим их все: и милый, и забавный, и малышок-крепышок… А остановимся на одном - беззащитный. Поэтому мы с виду такие серьезные и непроницаемые.
Продолжать убеждать? Хорошо, попробую. Над портом чайки летают лениво. Они как будто сыты на сто лет вперед… Вам никогда не доводилось видеть этих крикливых, прожорливых птиц ленивыми? Хотя откуда в Москве взяться чайкам? Они летают перед окнами нашего контрольно-пропускного пункта с поразительным равнодушием. А ведь здание это еще Петровских времен! Оно было отдано пограничникам почти шестьдесят лет назад. Тогда тут чалились замурзанные «угольщики» и нищий рыболовецкий флот - давно, до революции. Сегодня над портом реют флаги десятков стран. Великая вещь - история!
Вообще и сам Ленинград - не просто портовый город. История с географией - вот что он такое. Сюда едут со всех континентов, чтобы понять историю. Я сам, где бы ни находился, годика этак через два обязательно сюда возвращусь, чтобы познакомиться с городом обстоятельно, не спеша. В спешке много ли разглядишь?