- Влево луч!- ориентирует младшего прожекториста Громенко, и почти одновременно с наблюдательной вышки и рифленой площадки прожектора слышится доклад:
- Цель обнаружена! Координаты…
Луч стойко застыл на цели, уткнулся вбок. Взгляд наблюдателя, только что следившего за светом синхронно лучу, устремлен на белую, как лезвие штыка, баржу.
- Опознать цель!-командует Климов голосом, в котором запросто угадываются те победные, праздничные нотки, что слышатся в голосе сталевара со словами: «Пробить летку». Наверху, у прожектора, на вышке, в дизельной остро чувствуют это.
- Есть, опознать цель! - весело раздается в ответ и без промедления:-Цель опознана! Слева по лучу, в пятнадцати кабельтовых от берега,- баржа.
Ударение по-флотски, на последнем слоге. Здесь знают терминологию, и потому с особым шиком произносят: баржа. Слово «буй» с таким шиком не выговоришь, хотя, признаться, в прошлую ночь именно это морское изобретение с коротким упрямым именем доставило немало хлопот. Буй - не баржа: площадь отражающей поверхности значительно меньше.
- Найдем,- уверенно говорил тогда младший сержант Громенко.- Понадобится - иголку отыщем.
И надо было видеть, как работали эти парни, чтобы понять: в уверенных словах нет и налета безрассудной мальчишеской похвальбы. Просто хорошее знание возможностей техники. Да еще умение с ней обращаться, ухаживать за ней, словно за живым существом. Да еще личные знания, то, что издавна зовется опытом, наконец, интуиция, чутье, которое может дополнить сверх всяких технических характеристик реальные возможности машины. Да если ко всему сказанному прибавить многомесячную напряженную учебу и долгие, не поддающиеся никакому подсчету часы самостоятельного корпенья за счет личного времени над учебниками, разбором кинетических схем в самодельных заставских классах - в итоге получится: «иголку найдем».
Не иголку - оторвавшийся буй нашли. Улыбались, шально похлопывали друг друга, радовались, что затраченные усилия - не впустую. Что по-другому не могли. Такая работа.
- Все в порядке,- резюмировал Громенко.- На то и учились.
Какая знакомая, будничная и в то же время горделивая нотка едва уловимо прозвучала в голосе! Так хлебопёк, не задумываясь над таинствами своего ремесла, говорит: «Вот испек хлеб». Так сталевар выдает плавку…
«На то и учились». Иногда и доучивались многому, исходя из сложных заставских нужд и сегодняшних требований. Взять хотя бы такой важнейший фактор, как взаимозаменяемость. Она в расчете прожекторной установки, на всем посту технического наблюдения отработана полностью.
Отработана - не совсем верное слово. Я своими глазами видел, как оператор - этот извечный интеллигент армейской техники, по-рабочему закатав рукава гимнастерки,- тыкал длинным соском рыжей масленки куда-то в глубину двигателя, вволю лил масло на какой-то скрытый от глаз подшипник, и было у него при этом на лице выражение крестьянина, поящего из соски новорожденного теленка. А еще я видел, как дизелист, молодой улыбчивый парень, которому самой службой отведено быть по уши в тавоте, нежно, чуть прикасаясь огрубевшими от солярки и масел пальцами, гладил резиновый раструб экрана локатора, заглядывая в его зеленоватое поле и как при этом чутки, воздушны были его руки, словно им предстояло совершить таинство…
Их не надо спрашивать, чем привлекает их служба, напряженная работа с капризной, сложной техникой. Но иногда они сами говорят о себе. Бывший горловский электромонтажник Михаил Громенко так понял свое армейское предназначение:
- Любовь к технике у людей вроде меня, у кого «в крови на два грамма железа больше»,- откуда она? Не задумывался. Но без учебы, без систематического накопления знаний, она - все равно что вода, так же не оформлена и безбрежна. Учеба в армии - это учеба двойного свойства: механического и политического. Я знаю, зачем в один день могут понадобиться мои знания, и потому учу и запоминаю даже то, что может показаться скучным и неинтересным.
Его имя отмечают среди передовых воинов заставы.
На доске передовиков учебы, отличников службы значится и фамилия рядового Середы. На фотографии он неподвижен, как монумент… Когда я смотрел на его мгновенные, стремительные действия в составе расчета, то с трудом представлял, как фотографу удалось продержать его перед объективом во время съемки. Был в его службе штрих, напоминание о котором вызывает в нем стеснительную улыбку. Как-то в отряде проводили слет лучших специалистов, а Середа так и не смог раскрыть секреты своего мастерства. Острословы тотчас подхватили: «Он как та сороконожка, что взялась показывать, как она переставляет ноги, и разучилась ходить».