Уже позже в пенале дремовского автомата обнаружили туго скрученную записку: «Друг! Если тебе достанется автомат № 2287, знай, с ним я задержал трех нарушителей. Бьет метко. Береги его, и он не подведет…»
На боевом расчете прочитали записку перед строем. Все молчали. Потом Кислов попросил отдать ему этот клочок бумаги.
- Пусть эта записка останется в комнате боевой славы…- сказал он хрипло.- Я опишу Сашин подвиг…
Завьялов неподвижно стоял перед строем по правую руку от Лагунцова. Не нарушая торжественного хода боевого расчета, у столика дежурного, где равномерными сигналами шли доклады с границы, стоял, записывая что-то в походный блокнот, полковник Суриков.
В руках Лагунцова, переданный дежурным сержантом, появился автомат. Олейников вздрогнул, когда услышал свою фамилию.
- Отныне автомат № 2287,- голос Лагунцова звучал торжественно,- будет вручаться лучшему пограничнику молодого пополнения. Первым его получает рядовой Олейников.
Солдат взял автомат. Словно забыв установленные слова ответа, Олейников поцеловал холодный металл, в некоторых местах протертый до матового блеска, и молча вернулся в строй…
ЭТЮДЫ С НАТУРЫ
- Когда-то я думал: на границе, наверно, и спят, не скидывая сапог, в обнимку с оружием… Да только теперь скажу: граница наша погонями живет часы, сутки там, другие. А все остальное - учеба. Будни. Ну и праздников, конечно, немножко…
Он философ, мой друг прапорщик Александр Медведев. Он только что вернулся с проверки нарядов, отогрелся горячим чаем, благодаря чему и обрел философическое настроение. У него дома лежат - среди прочих - фотографии именитых артистов с дарственными надписями. Он обеспечивал шестеркой лучших заставских лошадей съемки фильма «Сорок первый». Кормил озябших на осеннем ветру актеров немудреной солдатской кашей. Учил их скакать галопом, не сваливаясь с седла. Несся, как требовал сценарий, перед операторским объективом, совершенно очаровав режиссера,- белозубый, мятежный, гимнастерка на спине - пузырем…
Но Александр вспоминает об этом вскользь, и то если очень настоятельно просишь. Губы его при этом смыкаются, лицо становится сердитым, насупленным; глаза особым, искоса, взглядом как бы говорят: не это главное, понимаешь, не кино и популярность…
- Ты весну-то хоть раз видел по-человечески? Про дятлово кольцо слыхал? Это когда дятел соковицей на матерой березе лакомится. А что такое ожеледь, знаешь? Снежный дуролом, по-иному, ледяная налипь на ветках… А как барсук после спячки когти о наст дерет, обтачивает,- видел? То-то, не видел. Не знаешь. Жаль. А ведь оно - вот у тебя, под рукой, искать много не надо. Граница, когда на ней не стреляют, что кладовая без замков и стенок, только смотри и запоминай. А люди!.. Что ни человек, то картина. Ничего не изобретай, о каждом бери и пиши этюды с натуры…
Спасибо, мой добрый философ! Последую твоему совету.
Товарищ бабушка
Он вырос на пороге дома внезапно, заполнив собою дверной проем,- крепкий, как боровичок в невытоптанном лесу, сияющий, насквозь пропахший сладким инжирным запахом осени.
- Товарищ бабушка, докладываю…
Может быть, от энергии, силы, переполнявшей его, а может, от того, что лейтенант действительно был из породы людей не «мелкого сорту», как говорила бабушка,- дом удивительно стал вдруг похожим на вагон идущего скорого поезда: тонко затренькала, зазвенела посуда в буфете, весело, с брызгами зажурчала из крана вода, задвигались стулья.
Уж так повелось в этом доме-вагоне с первого дня, что он, лейтенант, создавал всюду шум, а бабушка глушила его, как глушит звук прокладка из губчатой резины: походя соединит створки буфета, закроет - чтобы зря не текло - кран, придвинет стулья.
Оба - и лейтенант Суворин, и «товарищ бабушка»,- живут в этом доме недавно. Бабушка поначалу написала внуку на заставу письмо:
«…Хочу повидать, и где-кось тебя посля учебы устроили? Чай, ни ухода за тобой, ни ласки какой. Искать тебя как? Разом про номер дома не пишешь…»
Он отослал на далекий Урал ответ:
«Приезжай, приласкай. Поживи у меня с недельку. Может, понравится. А найти меня просто: спроси заставу. Это и дом. Пограничные дома номеров не имеют».
Она приехала. Выбралась из «газика» ловко, колобком, будто всю жизнь ездила на военных машинах. Издали, от штакета перед казармой, оглядела встречающих, близоруко пытаясь определить, который из них - сплошь одинаковых, улыбчивых - ее, непутевый да необласканный.