Ей пояснили: нет сейчас лейтенанта на заставе, срочное дело у него на границе. Она осадила вмиг зардевшегося замполита:
- Как это нет? Как это нет? Должон быть. Родня едет, встречать полагается, сколько лет уж не виделись! С делами и обождать можно маленько…
А сердце так и подняло куда-то высоко-высоко, так и поджало сладкой гордостью-ликованием: ишь ты, какой занятой внучок, дело, гляди, у него!.. Порода! Характер…
Те, кто недалеко стоял и все слышал, заухмылялись: во бабуля дает, припечатала замполита на обе лопатки! Боевая старушенция…
Под улыбочки же заставских шутников бабушка сама, отказавшись от помощи, внесла в казарму две пухлые, большие, как стол, подушки, крепкую лозовую корзинку с откидывающейся крышкой. Шутники ждали, что будет дальше. А она, управившись со своими делами, вышла на крылечко, огляделась. Не зная, куда деть руки, не занятые работой, сказала просто:
- А солнца и вправду тут много.
И солдаты молча согласились, что да, здесь всего много: не только солнца, но и свирепых гроз, и снежных буранов, и камнепадов. Горы… Там и орлы вьют свои гнезда.
Потом, уже к вечеру, она увидела внука, поняла, что мудрено приласкать такого - большого да сильного. Он ей все маленьким виделся, голопузым да поцарапанным, в коротких, по щиколотку, штанах, отстающих от его стремительного роста.
Думала, на недельку и в самом деле, повидать только - и обратно, да загостилась, и вот уже четвертый месяц махала в письмах невесткам рукой: ну вас, поживете покуда там без меня, ничего с вами не случится…
Лейтенант, войдя тем веселым днем в канцелярию, первым делом увидел уральский подарок - белые тугие подушки, а за ними - бабушку.
Их будущий дом еще тянулся к небу стропилами, напоминающими ребра. Не был он и пришлепнут сверху серенькой кепочкой-шалашиком шиферной крыши, гуляли в нем пряные южные сквозняки, так что лейтенант пока ночевал у себя в канцелярии - в случае чего, и к заставе бежать не надо.
Войдя, увидев бабушку среди высоких подушек, улыбнулся. С тех пор отношения между ними шутливые.
- Товарищ бабушка, докладываю: нарушителей госграницы сегодня не обнаружено, контрольно-следовая полоса в полном порядке, дозорная тропа проходима - только что вернулся с проверки. Горы тоже стоят на месте.
Она, вытирая руки о непривычный, странный в этих местах передник, некоторое время с улыбкой, склонив голову набок, слушает, потом говорит:
- Ну, Сашок, ну. Айда-ка давай за стол.
Товарищ бабушка знает много ласковых слов. Но
сейчас ее внуку нужны другие - по лицу видно, устал, находился.
- Скидавай-ка одежу, сухое вот на…
От одежды сырым тянет, не домашним: выстудился, выветрился из нее по такой погоде домашний дух.
Всю неделю лили дожди, и лейтенант, заходя в сушилку, видел одну и ту же картину: гремучие, словно жесть плащи вперемежку с другими - тяжелыми и мокрыми, с острым запахом гор и йодистой влаги. Сапоги, к которым днем липла, как приклеивалась, вязкая грязь, казались замерзшими, съежившимися воронами.
Природа тоже порастеряла за последние дни свои сочные краски, притихла, как бы уснула. Раскидистый гранат, на ветру стукающий ветками у ворот казармы, стал мельхиоровым, дымчато-серым, зимним, и Суворин по-своему, как научился на горной границе, решал, что навалившиеся дожди вот-вот принесут с собой зиму. В ночи, когда шум дождя глушит собственные шаги, того и гляди объявится «гость».
Это перед бабушкой Суворин отчитывался бодро: «Дозорная тропа проходима, контрольно-следовая полоса в полном порядке…» На самом деле контрольно-следовую полосу размывало, и свободные от службы пограничники спешно восстанавливали ее, греясь на перекурах густо-заваренным горячим чаем. Стихия рушила, человек восстанавливал. Сизифов труд…
Лейтенант, видя недолговечность работы, на которую тратилось столько сил, старался казаться бодрым,- не для себя, для своих подопечных. Шутил, издалека завидев Марью Спиридоновну с плетеной корзинкой теплых творожных ватрушек для солдат:
- Сверяйте часы: двенадцать ноль-ноль. Домовая кухня прибыла.
Но к концу недели и он выглядел осунувшимся, уставшим. Сквозь гул в голове доносилось до его слуха монотонное, отяжелявшее веки, убаюкивающее слово: спать, спать, спать… Зарыться в бабушкины подушки и спать - безмятежно, долго, как в детстве…
Когда поужинав, лейтенант готовился лечь в постель, в горах опять с перекатами громыхнуло - не то от редкого в осеннюю пору грома, не то от обвала, и Суворин на слух пытался определить, где завалило дозор-ку. Мозг, этот сторож нашего тела, еще удерживал Суворина на зыбкой волне между явью и сном, еще руководил лейтенантом, подсказывая, что надо бы послать к месту завала солдат, и Суворин чуть слышно пришлепнул губами, как бы вслух соглашаясь: «Пошлю-ю»,