К ним уже спешили на помощь: склонившись над бочажиной, подавали связанные солдатские ремни.
…Перед Марьей Спиридоновной лейтенант стоял, как провинившийся школьник. Пытался, как всегда, бодро шутить, словно ничего не произошло:
- Товарищ бабушка, докладываю: нарушитель задержан…
- Вижу, вижу! Герой… Скидавай-ка штаны! Куртку, штаны, все скидавай!
- Товарищ бабушка!..
- Скидавай! - еще раз властно приказала она и с силой потянула с него одежду.- В войну не с такими богатырями справлялась. Упрямится еще…
Положила его на постель, ловко, одним кругом сняла фольгу с бутылки и, не жалея, пригоршней плеснула ему водки на спину, яростно принялась растирать ее тугими и крепкими, как доска, ладонями.
Он млел от тепла и заботы, покорно поддаваясь ее приказам, когда она плотно, словно младенца, закутывала своего рослого внука в шерстяное одеяло. Потом бабушка торопливо, удивительно смешно, вперевалку поспешила на кухню за чаем, велев ему лежать смирно. Он лежал, уткнувшись носом в подушки, которые пахли далеким сосновым Уралом, бабушкиными руками и еще чем-то неуловимо близким, дорогим, волнующим…
Напоив внука чаем, бабушка минуту влюбленно смотрела на его раскрасневшееся лицо, а потом, потеребив край простыни, тонко кашлянув, как-то просительно, извиняющимся голосом сказала:
- Саш, а Сашок… Я че говорю-то? Невестки уж на ноги встали, своими домами живут. Че им помощь моя? Обойдутся… Так я, может, у тебя на заставе останусь?..
Лейтенант вздохнул влюбленно:
- Товарищ ты мой, бабушка!..
Наступил новый, только что родившийся день. Солнце - необыкновенно яркое, теплое в это время года, ясно смотрело на землю.
Семь магических цветов
На главной аллее орденоносной части издалека видна праздничная фреска: орден Красного Знамени и окаймившая его черно-оранжевая лента.
- Кто автор фрески?
- Прапорщик Евгений Петрович Морозов. Внутреннее оформление клуба - тоже его работа.
Давным-давно, когда прапорщик Евгений Петрович Морозов не был, конечно, еще ни прапорщиком, ни Евгением Петровичем, а был просто Женькой - смуглым мальчуганом с облупившимся носом и разбитыми коленками, в Спасск-Рязанское, родное Женькино село, приехал столичный художник.
Женька сначала таращил черные глазенки на бородатого художника, на его тонконогий шаткий этюдник, а потом, осмелев, с хрипотцой, как большие, солидно спросил, кивая на эскиз:
- Тебе зачем это, дядя?
Художник оказался разговорчивым и веселым.
- Да вот, брат, затеял я одно дело большое,- усмехнулся в усы.- Радугу хочу поймать…
- Радугу? - изумился Женька.- На кой ляд ее надо ловить? Стоит себе и стоит, и пускай…
- Э… э, да ты, я вижу, не прост…- протянул художник, выбирая кисть.- Придется с тобой начистоту. Вот представь себе: сидишь ты дома, а на дворе - дождь проливной, или вьюга нескончаемая, солнце никак не выглянет… Хочется в стужу солнца? - спросил неожиданно.
- Еще как! Греет оно, сердцу опять же весело…
- То-то. Вот в такой хмурый день глянешь на картину, где солнце, радуга, и словно лето к тебе вернется…
- Так уж и лето! - усомнился Женька, но невольно заулыбался: понравилось.
- Лето. Всякий, кто ни посмотрит, вспомнит о ласковом лете. Плохо человеку, тоскливо на душе, а увидит мою радугу, глядишь, и вернется к нему хорошее настроение… Ну так что, согласен ко мне в помощники? Будешь краски растирать?
- Буду,- не очень уверенно пообещал Женька, берясь за краски.- Согласен.
- Мне нужны все цвета спектра. Знаешь, что это такое? Это радуга. Семь цветов спектра очень просто запомнить, слушай! Как Однажды Жак-Звонарь Городской Сломал Фонарь. Понял? Красный, оранжевый, желтый… Повтори!
Ах, какая пленительная музыка зазвучала для Женьки в присказке о неведомом Жаке, сломавшем городской фонарь!.. Словно прохладный быстрый ручеек бежал неподалеку, вызванивая по камушкам волшебное! «Как однажды Жак-звонарь…» Уже давно уехал веселый художник, на прощание подаривший мальчику настоящую кисть и несколько тюбиков краски, а там подоспело багряное первое сентября, и было еще одно, и еще. Но овладели сердцем Жени Морозова семь магических цветов, держали в своей власти креп-ко, уберегая от детских проказ, помогая обретать себя в шальные, бесшабашные юношеские годы…
В армию он уходил, сжимая в руке собственный этюдник.
Правда, первое время было не до пейзажей: рядовой Евгений Морозов постигал сложную солдатскую науку бороться и побеждать.
Менялись его взгляды на жизнь, которая с годами все больше утрачивала сходство с непритязательной прямой, четкой линией без подъемов и спусков до самого горизонта… Менялся и он сам: развернулись, шире стали плечи, затвердела, приобретя сметку, рука; острой зоркостью наполнились глаза, которые прежде видели лишь картины живой природы, но не замечали многого другого, без чего немыслим взрослый человек, солдат. И постепенно открылась Морозову скупая, неброская красота солдатской жизни и службы, со всеми ее посильными тяготами и победами, огорчениями и радостными минутами.