Он просто палил без остановки и без разбору, как делал это всегда. Он не прицеливался, не выбирал, в кого стрелять, как делал это всегда. И даже если бы он знал, кто стоит перед ним…
Он бы все равно выстрелил. Ведь он делал это всегда.
Ваас помнил эту девушку, даже помнил ее имя. Помнил, но никогда не вспоминал.
Не вспоминал мелодичный голос, который успокаивал его в минуты гнева. Не вспоминал нежные пальцы, зарывающиеся в густые волосы на его, тогда еще, не побритых висках, пока загруженная вопросами голова покоилась у нее на коленях. Не вспоминал широкую улыбку и звонкий смех, который раздавался на все морское побережье, куда они сбегали подальше от племени.
И не вспоминал любящий взгляд, с которым она встречала его каждый гребаный раз, когда он ссорился с Цитрой и приходил к ней в поисках утешения…
Надо же, он забыл ее так быстро. С такой легкостью стер память о ней на столько лет, словно ее никогда не существовало в его жизни. Да что там говорить. Он даже не задумывался над тем, что ее давно могли убить. Вчера, неделю назад, месяц, год…
Но осознание, что он сделал это сегодня, своими собственными руками, в который раз напоминает ему, каким чудовищем он стал. Отсюда и гнев. Отсюда и горечь.
А Ваас ненавидел чувствовать себя виноватым. И во многом благодаря горячо-любимой сестричке с ее врожденным талантом к манипуляции…
— Босс?
Сквозь нечеткие отголоски прошлого, эхом отзывающиеся в его сознании, Ваас слышит обращение подчиненного, стоящего позади. Басистый голос Бенжамина окончательно возвращает пирата в реальность, и место сотни переплетающихся в голове воспоминаний вновь занимают пулеметная очередь, треск пылающей древесины и противный смех пиратской шайки.
— Да, Бенни? — с усталым вздохом спрашивает Ваас, не сводя глаз с пули, покоящейся в его окровавленных пальцах.
Голос главаря обманчиво спокоен. Его тело расслаблено, а взгляд нечитаем.
Он никому не показывал себя настоящего. Никогда. Каждая эмоция на его лице — это фальш. Это огненная маска. Он не снимал ее с того момента, как ушел из семьи, как потерял самого себя.
Ведь без семьи кто он блять такой?
— Деревня сожжена. Живым никто не ушел. Оружие мы все изъяли и погрузили в тачки, — отрапортовал Бенсон, шумно делая затяжку и оглядываясь вокруг.
Спустя затянувшееся молчание, Ваас наконец решается выбросить патрон — пират неспешно поднимается на ноги и хлопает по карманам военных штанов в поисках смятой пачки сигарет. Зубами он достает последнюю и оборачивается — его безразличный взгляд обращается к Бенжамину, которому не нужно объяснять дважды.
— Кстати, мужики тут дурь нашли. Аборигенские жопы-то, оказывается, тоже умеют отрываться, а? — усмехается темнокожий, поднося зажигалку ко рту главаря пиратов.
Ваас усмехается в ответ и закуривает. Пожалуй, уже третью сигарету за последние полчаса. Он ничего не отвечает — молча кивает в сторону главных ворот, возле которых был припаркован их пиратский «кортеж». И Бенжамин не задает лишних вопросов — он спешит ретироваться, имея весомые представления о терпении своего босса. Вернее, о его полном отсутствии…
Еще с минуту главарь пиратов делает одну затяжку за другой. И смотрит куда угодно, но только не на нее. Где-то глубоко в душе он чувствует то, чего не чувствовал уже много-много лет. Это стыд. Такой давящий, пожирающий изнутри.
Херовые ощущения…
Они раздражают его.
Ваас снова злится. Не на себя — на мысли, навязчиво крутящиеся у него в голове. Его пальцы невольно сжимают сигарету с такой силой, что та готова поломаться на две части. И только тогда он решает обернуться…
На место стыда неизбежно приходит жалость. Отлично, что блять могло быть еще лучше? Нет, жалость не к убитой девушке. К самому себе. К безнадежности, в которой он сам же топил себя столько лет и наконец достал носками до дна…
Он своими руками убил то, что когда-то любил. И если и осталась еще в его жизни точка невозврата, вот — это была она. Он наконец-то достиг ее.
Теперь он это понимал.
Ваас в последний раз затягивается, долго, нарочито медленно, задерживая нечитаемый взгляд на мертвой девушке. Наконец он отмирает и спешит уйти, твердым шагом направляясь в сторону главной дороги, и лишь еле видимая полоска дыма, выпущенная сквозь сомкнутые губы, струится по теплому воздуху вслед за своим хозяином…
Он курит последние мятные.
Он думает о том, что она никогда его не простит.
Комментарий к Последние мятные
Бохо* - стиль моды, основанный на различных богемных и хиппи-влияниях.