— Это неправда, — воскликнул Дерек, на мгновение взглянув на Лоррейн, а затем отведя взгляд. — Это просто неправда.
«Конечно, это правда. Что с тобой? Неужели ты не можешь признаться в одной гребаной эмоции, даже если это означает признать, что ты ненавидишь чью-то внутренность?» Лоррейн наклонилась к нему, нетерпеливая и живая; яркость, которую Винсент заметил в ее глазах раньше, вернулась.
«Я никого не ненавижу».
— О, Дерек. Лоррейн нагнулась и взяла свой стакан. — Ты можешь держать его запертым внутри, но это не значит, что его там нет, он гноится. Вся эта злая воля булькает у тебя внизу, в животе, растет…
Прежде чем она успела закончить, Дерек вскочил на ноги и направился к двери. Улыбаясь на лице, Лоррейн высоко подняла свой бокал, поднимая тост за него по дороге. Шаги стихли, затем прекратились. Винсент чувствовал, как тикают часы на стене, как опасно наклоняется стекло в руке Лоррейн. Где-то в доме хлопнула дверь.
Десять
До тех пор, пока два года назад он не попал в объятия Хелен Сиддонс, непосредственный начальник Резника, Джек Скелтон, был евангелистом в деле чистоты и благочестия, здорового тела — здоровый дух. «Этот человек, — как однажды сказал коллега Резника Рег Коссолл, — не просто думает, что он святее Иисуса Христа; он думает, что если бы он стартовал с места, то смог бы проехать на нем полторы тысячи метров».
Но роман с Сиддонсом разорвал жизнь Скелтона. Его дочь уже сошла с рельсов среди детей-подростков по всему миру, а его жена Элис начала выпивать и кричать на публике, а не в уединении их четырехкомнатной квартиры. Со своей стороны, Сиддонс пыталась разорвать отношения, и, когда Скелтон так просто не отпускал ее, бросила его. Заброшенный режим фитнеса, личная жизнь превратилась в предмет столовых сплетен, Скелтон стал приходить на работу все позже и позже, а иногда и вовсе. Только шестое чувство выживания в сочетании с некоторыми неофициальными советами коллег спасло его от пропасти.
В его возрасте, немногим меньше положенных ему по закону тридцати лет службы, Скелтон никогда не собирался возвращать ту подтянутую стройность, которая была у него когда-то; но излишки жира, которые некоторое время висели у него на животе и оттягивали лицо, исчезли, его рубашки снова стали хрустящими и белыми, костюмы чистые и выглаженные, каждая скрепка и клочок бумаги на его столе знали свое точное место.
Когда в тот вечер Резник постучал и вошел в кабинет суперинтенданта, казалось, будто ничего не случилось, что сбило бы жизнь Скелтона с курса; за исключением того, что они оба знали, что это так.
— Господи, Чарли, почему они нам ничего не сказали?
"Сэр?"
— Тюремная служба, отпустила домой кого-то с досье Престона на день, можно было подумать, что у кого-то хватило бы ума сообщить нам об этом. Поднимите трубку телефона, факс, отправьте чёртово электронное письмо — это век связи, по крайней мере, нам так говорят — но нет, ничего, ни гребаного слова. Я полагаю, им даже не пришло в голову просить о помощи.
Резник пожал плечами. «Вероятно, знал, что скажет штаб, низкий приоритет, нехватка персонала, позаботьтесь о своих».
— Еще могли спросить.
"Может быть."
— Черт возьми, Чарли, подумай, сколько часов это будет стоить нам сейчас. Как будто у нас недостаточно забот из-за разгорающейся кровавой войны на полигоне. В любом случае, что нового обо всем этом? Эта стрельба и то, что произошло в клубе, это то, о чем мы думаем?»
— Похоже на то.
— Мне нужен отчет, Чарли. Шеф кричал по телефону.
Резник кивнул. Не было ничего лучше небольшой активности СМИ для возбуждения интереса сверху.
Скелтон отодвинул стул от стола и полез в боковой ящик. — Другое дело — я вытащил файл Престона.
— Это было твое дело.
«Престон и трое его приятелей, — продолжал Скелтон, — угнали фургон с зарплатой в Кимберли. Новый супермаркет. Один из охранников возомнил для разнообразия заработать свои деньги. Мягкий ублюдок. Забил себя до полусмерти железным прутом.
— Это был не Престон?