— Там сзади, сэр, в амбаре, да. Ничего не тронуто».
"Хорошо. Карл, почему бы вам с констеблем не пойти посмотреть? Я поговорю с… Уинскейлом, ты так сказал?
Ротуэлл подтвердил, что это так, и Резник прошел мимо него к коттеджу.
Потолки были низкими, и хотя Резник успешно преодолел первую балку, на следующей он не справился. Стоя в маленькой гостиной в форменной юбке и блузке, констебль Мэри Клайв поморщилась от его имени.
Гарри Уинскейл сидел за квадратным столом с раздвижными ножками, опустив голову, темные волосы падали ему на глаза, держа в руках кружку чая; на нем была старая коричневая куртка поверх зеленой рубашки, воротник был поднят с одной стороны. Резник оценил его возраст от пятидесяти до шестидесяти лет.
— Чай в чайнике, — сказала Мэри Клайв. — Я мог бы освежить его.
"Спасибо."
До сих пор Уинскейл едва поднимал голову. Резник отодвинул стул от ближней стороны стола и сел. Когда мужчина, наконец, взглянул на него, Резник поинтересовался, как он себя чувствует, а затем попросил его рассказать о том, что произошло, своими словами, не торопясь.
Уинскейл медленно глотнул чай. «Было десять, десять тридцать, я возвращался из паба. Заехал туда, куда я всегда втыкаю мотор, рядом с домом. Баггер бьет меня, не знаю чем, но сомневаюсь, что кулаком. «Прежде чем я смог удержать равновесие, он схватил меня и несколько раз ударил меня головой о крышу машины». За его ухом была корка, ребристая, кровь спуталась в волосах. — Я помню, как он затащил меня в сарай, может быть, потом еще раз ударил, не знаю. А потом темно, как в дерьме, как будто я в чертовой яме, и я связан, как рождественское жаркое, какой-то кусок старой ткани засунут мне в рот и заклеен скотчем». Его глаза встретились с глазами Резника. — Больше я ничего не могу сказать.
«Человек, как он выглядел?»
— Он был большим педерастом, вот что я вам скажу. А затем, когда за плечом Резника появился констебль, «Прошу прощения».
— Высокий, — спросил Резник. — Тяжело-что?
Уинскейл некоторое время изучал Резника. «Высокий, как вы, я бы сказал; во всяком случае достаточно близко. Не такой жирный. Мэри Клайв, стоявшая позади Резника, подавила смешок. — Это как врезаться в стену из антрацита, скажу я вам.
— Как насчет его лица?
«Понятия не имею. Не совсем. Не забывайте, что быстро стемнело. «Кроме того, все произошло так быстро».
«Если бы я показал вам фотографию…»
— Тратить время.
«А голос? Он говорил?
«Немного, да. Тяжело, знаете ли. Как будто он привык отдавать приказы. Армия, может быть, что-то в этом роде.
— Какой-нибудь акцент?
Уинскейл задумался. «Ничего сильного. Не то что выскочил. Если бы вы сказали, что он местный, я бы не удивился. Имейте в виду, ближе к Йоркширу, чем здесь. Шеффилд, скажем.
— И больше ничего о нем вы не помните?
— Разве этого недостаточно? Винскейл раскинул руки на столе. — Мне кажется, ты уже примерно понял, кто этот ублюдок.
Резник отодвинул стул от стола. Что бы Мэри Клайв ни делала с чаем, он по-прежнему казался вареным, тушеным и слегка сладковатым, но в этот утренний час все было желанным. — Твоя машина, — сказал он Винскейлу, — если ты прав, и мы думаем, что это именно то, о ком мы думаем, ее выбросят, и, скорее всего, не будет никакого вреда. Нам нужно будет проверить его, если и когда это произойдет, но вы получите его обратно в целости и сохранности.
Уинскейл усмехнулся. — Лучшее, что может случиться, насколько я понимаю, это ублюдок обвивается где-нибудь вокруг дерева, списывается. Страховка может купить мне какой-нибудь фургон с полным приводом».
«Не считайте своих цыплят, — сказал Резник.
"Христос!" Уинскейл рассмеялся. — Только не говори мне, что жукер их тоже забрал.
«Кажется, он достаточно хорошо выходит из этого, — заметил Резник, — раздумывая».