Он последовал за ней из-за стола, и когда она повернулась, стол оказался почти в его объятиях.
— Я пришел не за этим, ты же знаешь.
«Немного секса».
"Да."
«Вернитесь к старой рутине».
«Это то, что было? Рутина?"
Она посмотрела ему в лицо. «Иногда да, я так думаю. Не так ли?»
«Может быть, так и бывает».
— Так скоро?
Резник пожал плечами. Его рубашка была смята, а галстук был стянут и брошен на ту же спинку стула, что и пиджак. Его волосы были в каком-то беспорядке.
Ханна коснулась его запястья и почувствовала, как под манжетой его рукава бегут вены. — Почему ты пришел в себя? спросила она.
— Я хотел тебя увидеть, — сказал он, но пауза перед тем, как заговорить, была слишком длинной.
"Правда." Улыбаясь ему все так же.
"Я не знаю. Должна ли быть причина? Я не знаю."
— О, Чарли…
"Что?"
Поднявшись, она поцеловала его в уголок рта. — У тебя был плохой день.
«Это было нехорошо».
«У тебя был плохой день, и ты не хотел сидеть с остальной командой в пабе, и тебе не хотелось идти домой, в этот сарай пустого дома, где не было ничего, кроме кошек, поэтому ты пришел сюда вместо этого. . Вы хотели компании, комфорта; кто-то, может быть, подержит тебя за руку. Она держала его за руку. — Чарли, все в порядке. Я понимаю. Я просто не хочу ложиться с тобой в постель, не сегодня. Я не хочу заниматься любовью. Все в порядке?
"Да. Да, конечно."
После того, как они поели, Резник прошел в переднюю часть дома и включил свет у полки, где Ханна держала свою небольшую стопку компакт-дисков. Он играл с идеей о том, что Билли поет «Поцелуи в этом году» — те, которые больше не означают одно и то же; или понимающая ирония, с которой она откинулась на бит и спела «Получив немного удовольствия от жизни»; Тенор-саксофон Лестера Янга добавляет свой сухой комментарий к «Foolin 'Myself».
Это то, что он делал? В чем были виновны и он, и Ханна? Простая истина, — Резник поймал себя на улыбке, — простая истина редко существовала вне сказок и тридцати двух тактов популярных песен. И даже тогда… его мысли вернулись к Гензелю и Гретель, Красной Шапочке. Там нет ничего простого.
Он вернул Billie Holiday на место и вытащил Cowboy Junkies. Не совсем веселые вещи, но каким-то образом, он знал, Ханна, казалось, находила утешение в почти одиноком, плавающем пессимизме их песен: «Убийство, сегодня вечером, в трейлерном парке»; «Эта улица, тот человек, эта жизнь».
Сидя в кресле Ханны, закинув ноги на диван, Резник рассказал ей о своей встрече с Нормой Снейп. Сочувствуя им обоим, Ханна слушала: было легко понять, почему Резник, действующий из самых лучших побуждений, должен чувствовать себя обиженным, отвергнутым, непонятым; но Норма — а она знала по своей работе многих женщин, чье положение, хотя и менее экстремальное, было не так уж далеко от положения Нормы — Ханна могла чувствовать ее беспомощность и разочарование, жизнь, вечно прожитую во власти обстоятельств и покровительственного авторитета.
— Что с ней будет, Чарли? Девушка."
«Шина? Может быть, ничего особенного, не в этот раз. Но в будущем…»
— Я помню ее, ты знаешь. Она была в моем классе в школе. Всего на год. И все это время она почти не разговаривала, кроме как со своими товарищами. Делал как можно меньше работы, чтобы избежать неприятностей. И я не думаю, что мы сделали что-нибудь — я сделал что-нибудь — за все три семестра, которые занимали ее воображение хотя бы раз. Наклонившись в сторону, Ханна взяла свой бокал с вином. — Я ничего не делал по этому поводу, Чарли. Я даже не пытался. Вся моя энергия ушла на дюжину или около того тех, кто мог бы стать настоящей головной болью, если бы вы дали им хотя бы половину шанса, им и тем немногим, кто был действительно хорош, искренне заинтересован, писал стихи в свободное время, пьесы, брал кассеты... магнитофон, чтобы снять документальный фильм о том, где они жили. Это были дети, о которых я действительно беспокоился. Вот что порадовало, такой ответ. Пока Шина появлялась и затыкалась, мне было все равно».