— Вы полагаете, что у него есть квитанции на эту партию? — спросила Шэрон. Поднявшись поодаль, она достала из сумки пачку сигарет «Мальборо Лайтс» и предложила одну Карлу, прежде чем закурить сама.
— Обязательно, — сказал Винсент с кривой улыбкой. — Счета-фактуры, много.
Шэрон покачала головой. «Ты представляешь себе, какая работа связана с проверкой этой партии на предмет украденного имущества?»
Винсент пожал плечами. — По крайней мере, мы не уйдем с пустыми руками.
— Думаешь, это смягчит нрав босса?
"Я сомневаюсь."
Шэрон затянулась сигаретой, медленно выпустила дым и улыбнулась. — Ты хочешь позвонить ему или мне?
Желудок Резника шумно напоминал ему, что, не считая двух чашек кофе, он пропустил завтрак. Миллингтон, лакомившийся двумя дроблеными пшеницами с добавлением зародышей пшеницы и отрубей, не выглядел счастливее.
«У нас ничего нет, — сказал Резник. Это был не вопрос.
Куртка Миллингтона слабо пахла химчисткой, его бледно-серые брюки имели явную складку спереди. Повседневный, но умный. Резник вспомнил о мужчинах, которых он видел в Центре Викки по утрам в субботу, терпеливо ожидающих своих жен у Джессопа или Бутса. — Я бы не сказал совсем ничего. На этот раз он не смотрел Резнику прямо в глаза.
«Ничего, что связывает Принса с пистолетом, любого пистолета».
Быстрое встряхивание головой. "Нет."
«Значит, твой приятель, Форбс…»
«Артур Форбс встретится со своим создателем намного раньше, чем он хочет, когда я его застрелю».
— И мы не стали ближе к Валентайну.
"Нет."
Молча, они слышали постоянный гул машин на Дерби-роуд, пронзительный вздох тормозов, когда грузовики замедляли ход перед длинным поворотом налево вокруг Каннинг-Серкус.
— В его камере есть все эти вещи. — сказал Миллингтон. «Даже хорошие трусы не отговорят его от этого. Мало ли, навалите расспросов, может что-нибудь проговорится.
— Да, — сказал Резник. «Случается, что он будет».
Никто из них не поверил.
Снаружи, в комнате уголовного розыска, звонили и отвечали телефоны, звонили и не звонили.
24
Иногда Морин думала, что ее невестке нужна хорошая забота. Кто-то, кто крепко схватит ее и стряхнет с нее все это безумие раз и навсегда. Быстрая пощечина, даже если это было то, что нужно. Она улыбнулась себе в зеркало в ванной. Она не могла представить себе, что именно ее любимый брат может сделать это, а не Дерек: по мнению Морин, ее брат, сейчас и с самого раннего возраста, был слабаком. У Лоррейн болит голова, она не чувствует себя слишком хорошо, у нее месячные, что угодно — не волнуйся, дорогая, ты отдохни, ложись, возвращайся в постель, я позабочусь о детях, схожу за покупками, сбегаю. машину в гараж, косить газон.
В какую игру они играли в детстве? О'Грейди говорит? Что ж, их брак, брак Лоррейн и Дерека, был таким. О'Грэйди говорит, хлопайте в ладоши, все хлопайте в ладоши. О'Грейди говорит спать внизу на диване, Дерек спит внизу на диване.
Морин оторвала губы от зубов, чтобы убедиться, что на ней нет явных следов вчерашней лазаньи со шпинатом, а сегодня утреннего тоста из цельнозерновой муки. Последнее, что хотел видеть один из ее клиентов, было резюме. того, что она ела последние двенадцать часов.
Но брат Лоррейн, думала Морин, Майкл, это совсем другая игра. Он и Дерек, мел и сыр. Она не могла представить себе, как Майкл бегает по зову какой-нибудь женщины, любой женщины, с женой или без жены, как бы она ни была расстроена. И не то чтобы она не понимала, через что пришлось пройти Лоррейн, ее мать умирала вот так, все воспоминания, которые это, должно быть, нахлынуло. Но Майкл, он был другим. Что ж, он доказал это, не так ли? Она не могла видеть, что Майкл был другим, кроме того, кем он был: твердым.