Когда мы выезжали из гаража, я была сама не своя от волнения. Я предвкушала, как пойду на Весенний бал, с того самого дня, когда поступила в старшие классы средней школы. Но тогда я думала только о том, что приду на него со своими двумя ближайшими подругами и мы будем танцевать всю ночь напролет, отрываясь по полной, и снимем при этом миллион фоток.
Мне хотелось всего этого по-прежнему, но теперь я желала и чего-то еще. Чего-то, что еще какую-то неделю назад казалось мне совершенно немыслимым и недосягаемым, а теперь вдруг сделалось доступным и близким. И хотя из-за дождевых туч я не могла сейчас видеть звезды, у меня было такое чувство, что они волшебным образом расположились так, чтобы принести мне удачу.
Весенний бал должен был начаться ровно в семь вечера, но без четверти восемь и мы с Морган, и большая часть других старшеклассников все еще сидели в своих машинах с работающими моторами и разрывающими серую мглу включенными фарами, ожидая, когда дождь хоть немного стихнет, чтобы во все лопатки добежать до спортзала. Я никогда еще не видела, чтобы так лило. Из-за этого ливня было трудно даже разговаривать, так оглушительно он барабанил по крыше машины Морган. И я была этому рада, потому что, по правде говоря, слишком нервничала, чтобы разговаривать.
Джесси пока нигде не было видно. Когда он доберется сюда? Что произойдет между нами этой ночью? Те два сообщения, которые он мне сегодня прислал, были для меня все равно что ингалятор для больного астмой – они помогали мне дышать. Должно быть, я просмотрела их нынче сотню раз.
– Кили.
– Что?
Морган ласково отвела в сторону мою руку, которую я, не отдавая себе в этом отчета, прижимала к губам.
– У тебя отслоится лак на ногтях еще до того, как мы попадем внутрь.
В восемь часов школьный сторож открыл двери спортзала и подпер их снаружи, чтобы они не закрылись от ветра, как будто только это мешало нам войти. Я видела, что творится в спортзале, только урывками, в те мгновения, когда «дворники» на ветровом стекле машины Морган сметали с него пелену воды. Тренер Дин принес из раздевалки несколько полотенец и расстелил их на паркетном полу. Остальные взрослые, которые должны были следить за порядком: мистер Лэндо, мисс Кэй, директриса Банди, – какое-то время стояли кружком и разговаривали, потом принесли раскладные стулья и, усевшись на них, принялись молча скучать. Внутри было совсем мало старшеклассников – только те, кто входил в комитет по организации балов, вроде Элизы, и те девушки и ребята, которых их родители подвезли к самым дверям. Кто-то выстроил на столе для еды пирамиду из банок с газировкой, несколько парней гоняли по пустому танцполу мягкий поролоновый мяч, а две девушки покачивались в такт музыке, которая нам была не слышна.
Все остальные ребята угодили в ловушку.
В хреновом положении оказались все, но думаю, особенно отстойно чувствовали себя мы, девушки, потому что парни были одеты в свои повседневные брюки цвета хаки и рубашки на пуговицах, ничего особенного, а вот девушки разоделись в пух и прах. К тому же мы были одеты так, как положено одеваться в погоду, которая обычно бывает в мае, а не в такую, которая стояла на дворе сейчас. А значит, регуляторы подогрева в наших машинах были в эти минуты повернуты вниз, в сторону наших голых ног, бронзовых либо от автозагара, либо от ультрафиолетовых лучей в солярии, но никак не от весеннего солнца. Они ужи давно потеряли всякую чувствительность от холода. К тому же мы сбрызнули себя слишком большим количеством духов, благоухающих ароматами цветов или свежеиспеченных бисквитов, потому что после зимы воздух в нашей школе все еще пах перегретыми металлическими батареями.
А хуже всего было то, что надетые нами на бал самые красивые весенние платья были сейчас скрыты под зимними куртками и пальто.
Моя удлиненная пуховая куртка с капюшоном выглядела отнюдь не лучшим образом после двух лишних месяцев носки. Я потеряла от нее пояс, который прежде не давал ей смотреться как спальный мешок с рукавами. К тому же ее давно было пора постирать, но я боялась, что она не выдержит прокручивания в барабане стиральной машинки. Уже сейчас, стоило мне сесть, из ее швов вылезали перья, как будто я была не шестнадцатилетней девушкой, а линяющим гусем.