После того, как Камилла поделилась с сослуживцами деталями беседы с дядей, минуло несколько дней, и все время в управлении кипел непрерывный мозговой штурм, посвященный тому, как офицерам следует поступить со следующим шагом в расследовании. Законники без того находились в стесненном положении, потому как в Борей-Сити совсем не умели хранить секретов. Хотя бизнесмен залег на дно после злоключений на Треугольнике, и даже говорили, будто он планирует на время покинуть город, тем не менее полицейские неустанно ощущали дыхание Моргунова на затылках. Притаившись, как песчаная рептилия, тот внимательнейшим образом следил за открытым против него делом. Наверняка продумывая ход, если управление Давыдова вдруг решит перейти в наступление.
Тем временем руководство Николая, как и заверял первый помощник, вновь сделалось легитимным. Знакомые Минина не обманули. Созванная по делу старшины комиссия решила дело в пользу последнего. Хотя приятель Давыдова из Большого Кольца, его ангел-хранитель, божился, что не вмешивался в ход разбирательств, Николай чувствовал, будто в его случае не обошлось без чьей-то сторонней протекции. Официально вынесенное решение, хотя безмерно осчастливило Давыдова, побудило в очередной раз проникнуться чувством вины в отношении Сергея Леонова, которого они подставили стремлением защитить Призраков. И который был вынужден, в отличие от Николая, отбиваться от нападок бюрократов в одиночку, отчего и не сдюжил. Давыдов много беседовал с Камиллой о том, как лично она переживает сложившиеся обстоятельства с учетом, что отношения с дядей по возвращении того стали даже крепче, чем прежде. Впрочем, девушка едва ли могла помочь побороть это неприятное гложущее чувство. Она призналась, что сама старается не размышлять над тем, как поступила, чтобы «живьем не сгореть от стыда». В конечном счете согласились, что, когда дело Громова будет закрыто, ну а Призраки – реабилитированы в глазах фронтира, они непременно покаются перед отставным градоначальником. Пока же достаточным оправданием им было – не позволить принесенной Сергеем жертве пройти впустую.
Поздним пятничным вечером, когда, по обыкновению, офицеры пересеклись в штабе в полном составе, Давыдов огласил решение по затянувшемуся делу Моргунова. Беря в рассчет вновь возложенную на него Большим Кольцом ответственность, Николай решил, что пришла пора перестать просто дергать за ниточки в надежде, что какая-то приведет к явному просчету Михаила, и перейти к рисковым действиям. Словом, продемонстрировать, что корпоративная полиция отправлена на Запад вовсе не в качестве изящного, но бесполезного аксессуара, а как реальная сила, способная вершить правосудие там, где необходимо.
Николай хорошо осознавал, что оглашенные им приказы могут быть восприняты среди подчиненных неоднозначно. Когда офицеры собрались, он сразу поставил точки над i.
– Прежде чем я объявлю свое решение, – проговорил Давыдов строго, что даже заранее введенный в курс первый помощник напрягся, – хочу сказать следующее. Это не совещание и не дискуссия. Решение конечно. Точка. Я проверну то, что задумал, в одиночку, либо с вашей помощью, на что, конечно, рассчитываю. Моргунова следует остановить. С учетом недавних новостей, – старшина мельком взглянул на Камиллу, имея в виду сведения, предоставленные ее дядей, – обсуждению нет места. Не потому, что мы зовемся *корпоративной* полицией и, разумеется, обязаны блюсти интересы Большого Кольца. Потому как этот мерзавец, стремясь за наживой, открыл сезон охоты на честных фронтирцев, а такого мы не потерпим.
Давыдов, переведя дух, замолчал, но еще некоторое время офицеры – кто с восторгом, кто с беспокойством – глядели на старшину и гадали, как же так вышло, что тот преобразился за последние недели до неузнаваемости. От городского позера, когда-то ворвавшегося в двери этого самого управления, блистая задорной, но высокомерной ухмылкой, нынче не осталось и намека. Дело было даже не в том, что, окончательно переняв повадки фронтирцев, он, скажем, перестал снимать шляпу в помещении, отчего лицо его выглядело всегда окутанным вуалью грозной задумчивости. По большей части в том, что впервые с момента заступления на пост, Николай выглядел по-настоящему честным и решительным лидером, а не просто обличенной властью куклой, следующей логике пресловутого устава. Почти каждому в управлении, даже пережившему всякое на своем веку Хоеву, крайне недоставало подобного образа старшины со дня пропажи Василия Громова. Именно за таким командиром законники готовы были пойти хоть на край света, хоть в адское пекло, хоть на самого́ Моргунова. Только один человек явно не впечатлился новоприобретенной напористостью старшины. Это была Максим. Она упорно полагала, что Михаил не виновен в тех гнусностях, которые ему приписали коллеги, и потому речь Давыдова, наоборот, встревожила ее.