Николая же в большей мере беспокоил синтетик Лектор, прямо сейчас отсчитывающий минуты до вступления в дело. Машине приказали в случае необходимости устроить диверсию в рабочем лагере. По плану Давыдова он должен выиграть им несколько минут на незаметное отступление в ущелье. Николай, однако, не мог выбросить из головы, что, вероятно, допустил ошибку, назначив на это дело синта, а не реального офицера. Выбор стоял между Лектором и Князевым. Запал Марка испугал старшину, потому распределение обязанностей было сделано именно таким образом, дабы убрать того подальше от потенциальной заварушки. Все больше нервничая с каждой минутой, Давыдов то и дело справлялся у Минина о времени, оставшемся на отход, и хладнокровие, с которым первый помощник отзывался всякий раз, только сильнее взвинчивало старшину. Он в конце концов отобрал у Антона часы и, обвинив подчиненного в безучастии, стал сам следить за стремительным бегом минутной стрелки.
Минин, впрочем, никак не ответил на нервное замечание начальника, но лишь потому, что сам пребывал в глубочайших раздумьях. Как и товарищи, первый помощник уже мыслями представлял последствия, в которые обратятся оба их неожиданных открытия, однако даже в большей мере думал, как расскажет обо всем Диане. Антон не признавался даже Камилле, но последние недели для них с невестой вышли не лучшими. Решение наконец сыграть свадьбу, с одной стороны, должно было заново распалить молодую страсть, однако дело Моргунова, занявшее практически все время и мысли первого помощника, вполне закономерно потушило ее. Минину приходилось скрывать от Дианы значительную часть собственных дел, и девушка, несомненно, ощущала появление в доме серьезных тайн. Это не могло не сказаться на разных сторонах их совместной жизни. Потому Антону не терпелось открыть все невесте при первой возможности. Теперь, когда обо всем узнает Большое Кольцо, размышлял он, следом за ними обо всем прознают жители Борей-Сити. Минин не хотел, чтобы Диана услышала об их работе из переиначенных городских слухов, и поэтому представлял, как признается во всем. Может, скажет о Констанции и Призраках, освободившись тем самым от старых секретов. Таков был Антон. Любые хранимые тайны доставляли ему почти физические мучения. Это была, может, еще одна причина, отчего Минин не рвался с поста первого помощника. По опыту Громова он знал: место старшины подразумевает больше секретов, нежели стоит носить в себе человеку.
За всеми внутренними монологами молодые люди не заметили, как пролетела обратная дорога в основные шахты. Еще один резкий поворот, впереди заблестела махина оставленных нараспашку врат, и офицеры по очереди протискивались в тесное ответвление штолен, споря, следует ли убирать разбросанные химфонари. Как бы ни протестовал Давыдов, что времени в обрез заниматься уборкой, решение тем не менее было принято обратное – как говорится, по принципу большинства. Камилла с Мининым знали, что на фронтире такого рода допотопные инструменты только и остались, что в арсенале корпоративной полиции. Словом, Моргунову, обнаружившему проникновение, не составит труда определить, кто совершил его. Хотя рано или поздно бизнесмену все равно будут предъявлены обвинения от лица местных законников, Николай не мог не согласиться, что в их интересах до определенного времени сохранить ход расследования в секрете. Он с неохотой признал, что фонари действительно стоит убрать.
Офицеры вновь разделились, и каждый отправился по собственным следам в обратном направлении. Николай практически скакал от одного ориентира к следующему, силясь всяким движением выиграть драгоценные мгновения, но вскоре монотонность действий и кажущийся бесконечным путь к лифту поглотили его. Старшина сам того не заметил, как потерял темп и погрузился в тревожные размышления. Давыдов все не мог выбросить из головы мысли, кои пришли на ум еще в пещере с шаттлом: что какая-то злополучная груда металлолома и впрямь могла стать для человека поводом совершить хладнокровные убийства. Николай сознавал, что в большей степени Моргуновым, – а он не сомневался в причастности бизнесмена, – движила алчность. Какие только формы ни принимала она на человеческом веку, на какие варварства ни толкала слабых. Все-таки молодому офицеру казалось немыслимым, почти ненормальным, чтобы объектом всеобщего вожделения, макгаффином своего века, стало прошлое, вернее, его материальное воплощение. Эта мысль звучала страшно абсурдно в голове Давыдова. Он даже усомнился, что конфликт меж Моргуновым и Громовым стоял исключительно на притязаниях на находку. Тогда Николай вспомнил, что ранее уже поражался фанатичности бизнесмена. На том самом приеме, когда Михаил, верно, первый и последний раз был мало-мальски честен с полицейским, Давыдов удивлялся, как свято чтит этот человек наследие былых эпох. В конце концов, подумалось Николаю, даже весь его идиотский особняк – как один гротескный алтарь прошлому. Эти цифрографии, картины, стародавние предметы досуга. Стоит ли сомневаться, что, обнаружив корабль, Моргунов едва мог сдержать охватившую его эйфорию. Такой шанс – буквально прикоснуться сквозь века к наследию праотцов – выпадает одному человеку на миллиард и только раз в жизни. Все же, полагал старшина, он был намерен взять и проститься с находкой. Передать ее в чужие, по его мнению, не заслужившие подобной чести руки, лишь бы исполнить мечту. Значит, сильнее желания обладать прошлым в Моргунове только жажда обладать Борей-Сити. Понятный мотив к совершению вероломного преступления.