Дожидаться появления моргуновских громил долго не пришлось. Только Николай унял сбившееся от спешки дыхание, с правой стороны послышалось шарканье сапог по грунтовому полу. Старшине показалось, он слышит шаги не меньше чем двух человек, и было настроился на худшее, но в последний момент перед поворотом охранники остановились. У Давыдова так заколотился пульс в висках, и так загрохотало о грудную клетку сердце, что он едва разбирал слова переговоров. Только по отбрасываемым теням он понял, что один, по всей видимости, раздумал идти дальше. Офицер решил, что оборвавшийся ни с того ни с сего след из фонарей сбил моргуновских прихвостней с толку. Они удачно разделились, и вглубь того тоннеля, где притаился Николай, проследовал только один.
Вытянутая тень проскользнула у старшины под ногами, и Давыдов невольно положил палец на курок револьвера, готовясь в любой миг взвести его. Наспех состряпанное укрытие сработало. Не почуяв подвоха, охранник прошел мимо затемненного ответвления шахты и так оказался к Николаю спиной. Офицеру удалось хорошенько рассмотреть противника. И тут же вздохнуть с облегчением, что не пришлось вступать с этим малым в рукопашную схватку. Как всякий скудоумный, но верный прихвостень бизнесмена, этот был настоящим верзилой. Под два метра ростом и с плечами шириною с барную стойку, он, без сомнения, являлся одним из таких стереотипных смутьянов, с которыми лучше не пересекаться с салунной драке. Давыдов на его фоне выглядел не иначе как щуплым юношей. У молодого офицера не было сомнений, что следует немедля пробираться в сторону лифта. Не издавая ни звука; полагая, что схожий маневр предпримут и товарищи.
Опасаясь, что охранник в любой момент передумает и обернется, Николай использовал первый же шанс незаметно вынырнуть из укрытия. Громила подбирался к повороту метрах в двадцати впереди, когда старшина решился на маневр, так что, даже неаккуратно наступив на камешек и раздавив его, Давыдов все-таки умудрился не привлечь внимание. Он сделал один боязливый шажок и затем другой, и третий, и был уже в считанных мгновениях от того, чтобы исчезнуть из поля зрения наемника, однако, по-видимому, лимит везения законник исчерпал чуть ранее. Ровно в ту же секунду, как старшина подумал, что первое препятствие на его пути преодолено, все полетело к дьяволу. Откуда-то издалека оглушительным рокотом донеслась череда выстрелов, и Николай пошатнулся на месте, испугавшись, что кто-то из его товарищей угодил в беду. Громила, конечно же, повернулся на шум, и они с полицейским неотвратимо встретились недоуменными взглядами. Давыдов убедился, что был прав на счет этих людей. Следуя приказам Моргунова, они совершенно не привыкли разбираться, кто перед ними. Вот и теперь лицо охранника вмиг исказилось гримасой тупой злобы, и стало ясно, что вот-вот он выхватит оружие и примется палить без предупреждения. К счастью, револьвер Николай уже держал наготове. Старшина мгновенно взвел курок и прицелился. Охранник попытался было ринуться вдоль стены к укрытию: толстой деревянной подпорке, – однако не успел. Давыдов выстрелил раз и другой, и обеими попытками угодил в живот неуклюжему наемнику. Время вдруг сделалось тягучим, как патока. Казалось, даже эхо от выстрелов разносится по штреку бесконечно долго. Мужик между тем, скрючившись от боли, осел на землю, но вот пистолета из рук не выпустил. Скорее почувствовав, нежели увидев приближение законника, охранник попытался выстрелить, и потому Николаю пришлось снова открыть огонь. Он теперь надавил на спуск аж трижды: угодил в грудь и плечо, а затем решающим выстрелом – под левую щеку. Охранник жалостливо всхлипнул и попытался ухватиться за подпорку, но, как кажется, в этот жест отчаяния ушли последние силы.
Громадная туша рухнула посреди прохода. Прямо под ноги Давыдову, подскочившему, чтобы отшвырнуть в сторону оброненное оружие.
Сказать, что в первые мгновения Николай был шокирован стремительным развитием событий – не сказать ничего. Еще десять минут назад ничто не предвещало беды, а теперь в тесных коридорах моргуновской шахты разразилось настоящее побоище. Старшине на какой-то миг показалось, что именно на его долю выпала наиболее ожесточенная, – пускай весьма скоротечная схватка, – однако, видимо, в пылу перестрелки он попросту не слышал ничего, кроме оглушительного рокотания своего револьвера. Едва же Давыдов опустился на колени, чтобы перевести дух и побороть подступившую к горлу тошноту, до него немедля донеслись отзвуки прочих коротких перестрелок, в которых участвовали товарищи.