Выбрать главу

В остальном осмотр дома оказался так же безынтересен с точки зрения следствия, как было бесчисленное количество раз, когда местные офицеры заявлялись сюда до назначения нового старшины. Как на первый взгляд, так и на сотый ничто не давало повода думать, будто Василий собирал вещи перед исчезновением. Ящики комодов были доверху набиты одеждой и не казались растерзанными в спешке. Две огромные походные сумки пылились в основании гардероба, словно их не вынимали годами. В само́м шкафу обнаружилась одна-единственная пустая вешалка, и, как предположил первый помощник, на ней Громов держал полицейскую униформу, в которую наверняка облачился в день, когда не вышел на службу. Коммуникатора начальника, как и униформы, не нашлось в доме, и его судьба оставалась неизвестной. Зато запасной револьвер преспокойно хранился в запертой шкатулке под прикроватной тумбочкой. Минин не знал комбинации от электронного замка, однако, демонстративно покрутив бокс в руках, дал понять, что содержимое внутри. Давыдов смекнул, что прожженного офицера вряд ли застали врасплох. Вероятней всего, в день пропажи утром он вышел из дому как ни в чем не бывало и не подозревал, что не вернется сюда же вечером.

Согласившись с таким заключением, Минин, однако, признался, что не представляет, чего опасается сильнее. Того, что Громов угодил в беду и погиб, или что многолетний лидер законников впутался в мутную историю и теперь скрывается, как последний прохвост.

– Это страшно ударит по нашей репутации, – тяжело вздохнув, заключил Антон.

Молодые люди как раз, обойдя квартиру, вернулись в полупустую гостиную, и первый помощник устало плюхнулся в стоящее у окна кресло. Он снял кобуру и раздраженно нацепил ее на подлокотник. Давыдов встал напротив, швырнув шляпу на диван и опершись на него же руками. Дурной настрой Минина, главной опоры на новом поприще, беспокоил Николая.

– Вот я не склонен переживать, – потому немедля отозвался он на слова Антона. – Это последняя из проблем. Один человек не разрушит репутацию целой организации.

– Разве?

Давыдов, стараясь приободрить подчиненного, развел руками.

– И думать нечего, – бросил офицер. С той вдохновенной уверенностью, с какой любой здравомыслящий скажет, что дважды два – четыре. – Конечно, я вижу, как господина Громова уважают. Однако над ним, в Большом Кольце, еще не счесть ступеней корпоративной власти. Все они день ото дня пашут, чтобы не допустить беспорядков. Действия одного человека, без сомнения, важны. Но не способны перечеркнуть плодов общей работы.

Пару мгновений оба пребывали в задумчивости.

– Ошибка новичка, – наконец выпалил Минин.

– Повтори.

Первый помощник поднял взгляд и горько ухмыльнулся:

– Мила, офицер Леонова, называет это так. Ошибка новичка. – Антон сделал паузу, как будто забыл, о чем хотел поведать, однако затем пояснил: – Она любит повторять, приезжие всегда поначалу считают, будто Запад – такая же неотъемлемая часть мира Большого Кольца. Будто жизнь здесь протекает по тем же законам, что там.

– Скажешь, это не так? – искренне удивился Николай.

– Именно, – ответил Минин. – Жизнь тут устроена иначе. Если люди принимают это – приспосабливаются. Если нет… Запад сжирает их живьем.

Давыдов не без иронии покосился на первого помощника:

– Этого тоже у Леоновой нахватался?

– Нет, – наконец улыбнулся Антон. – Сам пришел. Знаю, люди видят во мне идеалиста. Эдакого простачка, который глядит на мир через розовые очки и не знает, как на самом деле все устроено. – (Давыдов с удивлением отметил, что парень говорит про себя так честно, как не всякий отважится). – Нет, кое-что я понимаю, – заключил между тем Минин. – Авторитет полиции тут, на Западе, держится не на начальстве из Большого Кольца, а на личностях, вроде Громова. Это одно из главных правил. Если б выросли тут…

Первый помощник не закончил фразы, но виновато поглядел на Давыдова, потому как последнее вырвалось у него невольно. Николай ответил на это спокойной ухмылкой, давая понять, что ничуть не воспринял слова коллеги в штыки. По правде говоря, Давыдов ожидал, что рано или поздно услышит нечто такое в свой адрес. Его перевод был спешным решением – вытекающим обстоятельством из череды неподконтрольных случайностей. В сущности, он оказался в положении человека, который в прохудившейся лодке затыкает пробоину руками, совершенно не заботясь о том, что они теперь заняты, а нужно еще грести до берега.