Осталось донести это до подчиненных, подумал Николай. Как раз в тот момент, когда Князевы отпустили фермеров восвояси и обступили начальника, как любили делать при ином случае. Они слышали последние слова старшины и точно так, как Камилла, вдохновились его уверенностью и стремлением любой ценой не допустить бо́льшего кровопролития.
Сколько ни казались близнецы простыми сельскими мордоворотами, которые думают скудно, а действуют исключительно на убой, Князевы были истинными патриотами родного края и обладали каким-никаким моральным компасом: пускай даже одним на двоих. Потому Василий Громов и избрал их для службы в полиции. Он не являлся непогрешимым – Давыдов убеждался не раз, – однако, вне всякого сомнения, умел лучше многих разбираться в людях.
23
Хорошо или плохо, но при всех обстоятельствах приезда Николая Давыдова в Борей-Сити, а также общей нелюдимости Князевых, создающей препятствия к тому, чтобы сойтись с ними, новоиспеченный начальник потратил немало времени, чтобы наловчиться отличать одного близнеца от другого. Идентичные внешне, Илья и Марк были братьями, на удивление похожими эмоционально – скорее всего, из-за того, что выросли в неблагополучной семье. Не имея примеров для подражания, среди которых каждый сумел бы выбрать приходящийся ему по душе, в итоге они были вынуждены воспитывать друг друга. Причем практически до той поры, пока не попали в поле зрения сердобольного начальника Громова.
Так или иначе, лишь по истечении нескольких недель наблюдений и неловких ошибок, выставлявших Николая на посмешище перед управлением, новый старшина стал запоминать кое-какие особенности близнецов. Так, скажем, Марк был в большей степени, нежели братец, человеком рационального склада ума. Он старался меньше выпивать и никогда не выходил из «Пионера» в бессознательном состоянии, всегда заранее планировал, что спросит на допросе, редко вынимал револьвер из кобуры, не подумав сначала о последствиях. Илья же, наоборот, казался импульсивной личностью в том, что касается принятия мелких решений, коих любой человек за день насчитывает десятками. Он предпочитал результат самому процессу, провал – трусости, а извинение – разрешению, прямо как в старинной поговорке.
Все это, однако, касалось по большей мере незначительных вещей и редко становилось поводом для глобальных разногласий между братьями. В серьезных делах Князевы неизменно принимали общее решение, всегда становились на одну сторону конфликта и, держась вместе, казались нерушимой извне силой. Несомненно, именно это Громов увидел в близнецах, когда брал на службу, и потому был спокоен за внутренний стержень управления, ведь он зиждился на Князевых и был совершенно несгибаем, когда дело начинало пахнуть жареным.
Схожим образом в свете последних событий решил поступить Николай Давыдов. Как обнаружилось тело Алека Ящинского, неспокойные для города времена стали не за горами, и именно братьев он посчитал непрошибаемой опорой, на которой следует воздвигнуть работу полиции над урегулированием конфликта.
У Николая, прямо скажем, не имелось права на ошибку. Недавняя судмедэкспертиза по делу Ящинского-младшего, отчеты которой первый помощник караулил сутки напролет, не дала новых зацепок. Все же каждый знакомый со слухами житель Борей-Сити был на все сто убежден в виновности семьи Акимовых. Складывалось впечатление, когда Давыдов и другие офицеры становились невольными слушателями публичных пересудов, что даже внезапная явка с повинной действительных авторов злодеяния не сумела бы переубедить разгоряченную предлетней духотой толпу. Более того – толпа словно и не хотела столь скучного исхода дела. Она дышала, жила ожиданием трагической, может, кровавой развязки истории, что способна стать поводом для разговоров на месяцы вперед.
В полицейском управлении, как нигде, осознавали, что жестокая жажда народа вполне способна удовлетвориться силами серьезно настроенных на ответ Ящинских. На следующее утро после случившегося Николай перевел Князевых с их полюбившихся постов на Тракте к городской больнице. Со дня на день из госпиталя должны были выписаться пострадавшие в пожаре Акимовы. По общему мнению, именно они могли стать потенциально легкой добычей для озлобленных и рвущихся к немедленному правосудию соседей.