Его понесло в столь несуразные теории, что люди Моргунова, не одаренные, в отличие от офицеров полиции, терпением или чувством такта, стали злобно освистывать сошедшего, по их мнению, с ума фермера. Они насмехались над ним непристойным образом и требовали скорейшей сдачи, пока он, эдакий идиот, не сгубил себя и всю проклятую семейку в придачу.
Как ни старался Давыдов утихомирить бранящихся, ничего не вышло. Час медленных, как таяние полярных льдов, переговоров разом пошел насмарку.
– Да как вы смеете оскорблять человека в его же доме! – в конце концов, не выдержав, завопил Ящинский и так лихо высунулся из окна, что чуть не вывалился наружу. – Мерзавцы! В былые годы всех перестрелял бы!
Очевидно, фермер бросил это невпопад, однако люди Моргунова, заметно напрягшись, перестали скалиться и посмеиваться меж собой и схватились за оружие.
Будто мороженое в адски знойный день, прямо в руках Николая стал беспощадно таять контроль над ситуацией. Он из последних сил пытался уговорить Ящинского сдаться с миром. Однако теперь, когда цель казалась такой непостижимо близкой, ни с того ни с сего открылся второй фронт конфликта, и борейская полиция оказалась в незавидном положении. Пожалуй, в этом состоял единственный аспект привлечения миниатюрной армии Михаила Моргунова, о котором в спешке и пылу последних событий не сочли необходимым поразмыслить офицеры. Что может так выйти, в критический момент придется иметь дело не только с отстаивающими свою правду фермерами, но также с наймитами бизнесмена, отбившимися от рук в силу своей враждебности к корпоративным выскочкам.
Некоторое время этот сценарий не проявлял себя. Стоило Саю Ящинскому перейти от теорий заговора к реальным угрозам, кровопролитие стало как никогда близко к воплощению.
– Убрать оружие! Живо! – отчаянно требовал Давыдов, обращаясь к толпе и лично к ее командующему.
– Черта с два! – однако отвечала ему толпа и лично ее командующий. – Черта с два мы уберем оружие раньше, чем этот психопат не окажется в наручниках!
Эта бессмысленная перебранка повторилась несколько раз, а Ящинский все продолжал, высовываясь из окна на полтуловища, метаться угрозами в адрес осаждающих его баррикады «захватчиков» и также не помогал ситуации.
В этом замешательстве всех трех сторон пронеслась минута, затем другая, и третья, и с каждым мигом Николаю было все труднее поддерживать видимое спокойствие. Он задышал с усилием, принялся нервно дергать за ворот полицейской рубашки, впивающейся, как казалось ему, в горло, словно затянутая на висельнике петля, и уже не выпускал рукояти висящего на поясе револьвера. Спина взмокла под одеждой, равно как лоб под полями шляпы, и Давыдову приходилось постоянно протирать лицо, чтобы струящийся ручьями пот не щипал глаза.
Положение усугубляла самокритичная натура офицера. Николай крутился из стороны в сторону, как заведенный, и всякий раз, наталкиваясь на пристальные взгляды коллег и людей Моргунова, ощущал их на себе не иначе, как выражение насмешки и даже презрения к общей мягкотелости и нерешительности старшины. Только взор Бориса Хоева, казалось, не выражал ничего. Лишь потому, что старик уже давно все решил по поводу Давыдова – мол, он повидал на своем веку предостаточно законников, чтобы с первого взгляда определять, кому найдется роль на жестоких подмостках фронтира, а кому нет. Николаю там места не находилось.
Впрочем, разумеется, все это являлось не более чем плодом больной фантазии впервые оказавшегося в подобной ситуации офицера. Коллеги действительно смотрели на него, но не потому, что удивлялись или стыдились его неуверенности, но потому что чувствовали ровно то же и всего-то хотели убедиться, что не подводят старшину. В одном только оказался прав опешивший начальник: спокоен и рассудителен оставался старик Хоев. В следующие минуты его хладнокровие, вполне вероятно, спасло Давыдову жизнь.
Когда градус разразившейся перепалки достиг возможного максимума, и из людей, как из труб котельной, превысивших допустимое давление, повалил пар злобы, какое-то странное шевеление произошло в окне, соседнем с тем, из которого выплескивал словесные нечистоты Сай Ящинский. Раздернулись шторы, и кто-то поднял створку, пытаясь высунуться наружу – верно, надеялся вступиться за оговариваемого родственника или, наоборот, перехватить уже инициативу в переговорах, дабы сойтись с полицией на мировой. Неизвестный герой, однако, не успел ни того, ни другого. Он только спровоцировал переполох. Из рядов моргуновских прихвостней донеслись последовательные выкрики: «Берегись, оружие! В укрытие! Ответный огонь!», – и все вместе, игнорируя указания Давыдова, люди бизнесмена испуганно открыли пальбу по дому. Фигура в отворенном окне исчезла, а вместе с ней и Сай, и вообще снующие туда-сюда тени растворились в свету как по щелчку пальцев.