30
Это письмо будет не только коротким, но и последним моим письмом к тебе. Даже если бы я захотел написать еще, у меня не будет такой возможности. И нет надежды, что я когда-нибудь окажусь рядом с тобой и смогу сказать тебе все, что я думаю. Нет, я не смогу больше с тобой разговаривать и не отправить мне больше ни одного письма, поэтому вспомни слова, сказанные тобою 26 декабря: «Ты добровольно стал солдатом и помни, что в мирной жизни легко было стоять под знаменем, но очень трудно высоко нести его в войну. Ты должен быть верен этому знамени и с ним победить». В этих словах вся твоя позиция последних лет. Ты будешь потом вспоминать о них, потому что для каждого разумного человека в Германии придет время, когда он проклянет безумие этой войны, и ты поймешь, какими пустыми были твои слова о знамени, с которым я должен победить.
Нет никакой победы, господин генерал, существуют только знамена и люди, которые гибнут, а в конце уже не будет ни знамен, ни людей. Сталинград — не военная необходимость, а политическое безумие. И в этом эксперименте ваш сын, господин генерал, участвовать не будет! Вы преграждаете ему путь в жизнь, но он выберет себе другой путь — в противоположном направлении, который тоже ведет в жизнь, но по другую сторону фронта. Думайте о ваших словах, я надеюсь, что, когда все рухнет, вы вспомните о знамени и постоите за него.
31
…Сколько писем я написал до сих пор? Вместе с сегодняшним, по моим подсчетам, 38. Вы в августе писали мне, что ведете почтовую книгу, целую картотеку людей с их адресами и сведениями о том, как Вы познакомились с адресатом и как протекала Ваша дружба. Я очень веселился по этому поводу. Интересно, включили Вы в свою картотеку фотографию, которую я Вам послал? Мои подсчеты и крестики в карманном календаре наверняка окажутся неточными по сравнению с Вашей книгой учета. Но вообще-то совершенно все равно, сколько писем я Вам написал: 36 или 37. Я Ваш адресат под номером пять. Было бы интересно прочитать все письма, которые Вы получили. Ведь они приходят к Вам со всех фронтов войны. Когда война окончится, у Вас будет готов солидный том воспоминаний в форме писем. Мы хотели в это Рождество встретиться с Вами в первый раз в Карлсруэ, но из этого ничего не вышло. И будущее видится мне в совсем черном свете. Нет почти никакой надежды.
Слава Богу, я могу, наконец, перейти к главному. Не будет нашей встречи, не состоится наше свидание и в новом году. Да, девочка, вот такая неудача. Ничего не поделаешь, за всем происходящим можно только наблюдать, а это постепенно сводит с ума. И зачем я в сентябре, когда осколок попал в руку, не дал отправить себя на Родину? Хотел обязательно здесь быть, когда возьмут Сталинград. Потом я очень часто жалел об этом безумном шаге.
Вы получали от меня веселые письма, я всегда шутил, думаю, Вы с этим согласитесь, но теперь не до шуток, все пошло слишком серьезно.
Так что же Вы напишете в шестой графе Вашей почтовой книги? Только ради Бога не пишите: «Погиб за великую Германию» или что-нибудь в этом роде, потому что это неправда. Напишите лучше: «За Ханну тогда-то и тогда-то». Надеюсь, что мой тон не покажется Вам легкомысленным. Я уже писал о других Ваших друзьях по переписке. Из них Вы скоро тоже некоторых недосчитаетесь. Только обстоятельства будут иными. Они просто перестанут Вам писать. А я все сообщаю заранее. Фрейлейн Ханна, считайте, что это мое последнее письмо. Будьте счастливы, а наша надежда на встречу погибнет в этой бессмысленной бойне. Пусть у Вас все будет хорошо. На прощание я от всего сердца благодарю Вас за то время, которым Вы для меня пожертвовали. Сначала я хотел написать: «Зря на меня потратили», но потом подумал, что это была не пустая трата, потому что Ваши письма были для меня большой радостью.