В несколько секунд господин Ленорман завершил разворот, помчался прямо к подъему, обогнал, не останавливаясь, девушку и смело повернул.
Дорога, крутая и каменистая, спускалась между густыми лесами; следовать по ней можно было только медленно, с большой осторожностью. Но что ему было до того! В двадцати шагах впереди экипаж, нечто вроде двухколесного кабриолета, подскакивал на камнях, более сдерживаемый, чем увлекаемый лошадью, которая ступала осторожно, рассчитывая каждый шаг. Бояться было нечего, бегство стало невозможным.
И экипаж с автомобилем стали спускаться почти рядом, подскакивая и трясясь. В какую-то минуту они были так близко, что господин Ленорман подумал было спрыгнуть на землю со своими людьми и догнать противника бегом. Но вспомнил о том, как опасно тормозить на таком крутом спуске, и продолжал путь, не отставая от кабриолета, как от добычи, которую удерживают на виду, в пределах досягаемости.
— Хорошо, шеф, хорошо! — бормотали инспектора, захваченные азартом погони.
В конце спуска начиналась дорога, которая вела к Сене, к Бодживалю. На ровном месте лошадь пошла рысью, не спеша, держась середины колеи. Машину потряс сильный рывок. Теперь она, казалось, уже не катила, она летела вперед скачками, словно хищный зверь, настигающий добычу, проскальзывая впритирку к насыпям, готовая сокрушить любые преграды. Она нагнала экипаж, пошла рядом, обогнала…
Громкая брань шефа Сюрте… Крики ярости… Экипаж был пуст!
Лошадь мирно трусила по дороге, не чуя повисших вожжей, возвращаясь, вероятно, в конюшню одного из окрестных постоялых дворов, где кабриолет и был, наверно, нанят на этот день.
Задыхаясь от ярости, господин Ленорман сказал:
— Майор, видимо, выскочил в те несколько секунд, когда мы потеряли его из виду, в начале спуска.
— Надо провести облаву в лесу, шеф, и мы наверняка…
— Возвратимся ни с чем. Этот парень уже далеко, вот так; он не из тех, кого можно два раза настичь в один и тот же день. Ах, ты… тысячи тысяч чертей!
Они вернулись к девушке, которую нашли в компании Жака Дудвиля и которая, казалось, легко пережила свое приключение. Господин Ленорман, представившись, предложил отвезти ее домой и тут же задал несколько вопросов об английском майоре Парбери. Она посмотрела на него с удивлением:
— Он вовсе не англичанин и не майор, и имя его не Парбери.
— Как же его звать?
— Хуан Рибейра; он испанец, выполняющий поручение своего правительства — изучает работу французских школ.
— Допустим. Его имя и национальность не имеют значения; это именно тот, кого мы разыскиваем. Давно ли вы знакомы?
— Дней пятнадцать. Он узнал о школе, которую я основала в Гарше, и до того заинтересовался моей инициативой, что предложил мне ежегодную субсидию при единственном условии, чтобы он мог время от времени приезжать и следить за успехами моих учениц. Я не была вправе ему отказать…
— Нет, конечно, но навести о нем справки следовало. Разве у вас нет контактов с князем Серниным? Его советам можно доверять.
— О! Я ему полностью доверяю. Но он уехал путешествовать.
— И не оставил вам адреса?
— Нет. И потом, что бы я ему сказала? Поведение этого господина до сих пор было безупречным. И лишь сегодня… Не знаю, право…
— Прошу вас, мадемуазель, говорите со мной откровенно… Мне вы тоже можете доверять.
— Так вот, господин Рибейра недавно приехал к нам. Он сказал, что его послала некая французская дама, проездом находящаяся в Будживале, и что у этой дамы есть девочка, воспитание которой она хотела бы мне доверить, а потому просит меня приехать к ней без промедления. Это показалось мне вполне естественным. И поскольку сегодня я свободна, поскольку господин Рибейра нанял экипаж, который ждал его на дороге, я без колебаний в него села.
— Но какой, в конце концов, была его цель?
Она покраснела и молвила:
— Он просто хотел меня похитить. Полчаса спустя он мне в этом признался.
— И вы о нем больше ничего не знаете?
— Нет.
— А живет он в Париже?
— Предполагаю.
— Он вам ни разу не писал? У вас не осталось нескольких строк, написанных его рукой, забытого предмета, улики, которая могла бы нам послужить?
— Ничего такого… Ах, впрочем!.. Но это, конечно, не имеет какого-либо значения…
— Говорите! Говорите же! Прошу!
— Так вот, два дня тому назад этот господин попросил у меня разрешения воспользоваться моей пишущей машинкой и составил — не без труда, ибо у него нет навыка — письмо, адрес которого я случайно заметила и запомнила.
— И этот адрес?..
— Он написал в «Газету» и сунул в конверт два десятка марок.
— Наверно, то было объявление, — сказал Ленорман.
— У меня есть сегодняшний номер, шеф, — объявил Гурель.
Господин Ленорман развернул газету и просмотрел восьмую страницу. Минуту спустя он чуть не подскочил. На видном месте можно было прочитать следующую фразу, со всеми обычными аббревиатурами:
«Сообщаем любому лицу, которому известен господин Штейнвег, что желали бы узнать, находится ли он в Париже, и его адрес. Ответ — через редакцию».
— Штейнвег! — воскликнул Гурель. — Но это ведь та самая личность, которую приводил Дьези!
«Да, да, — подумал господин Ленорман, — тот, чье письмо господину Кессельбаху я перехватил, кто навел Кессельбаха на след Пьера Ледюка… Стало быть, им тоже требуются сведения о Ледюке, об его прошлом… Они еще тоже продвигаются наощупь…»
Он потер руки: Штейнвег был в его распоряжении. Не пройдет и часа, и он заговорит. Не пройдет и часа, как покров мрака, который ему мешал, который превращал историю с Кессельбахом в самое таинственное и тревожное дело из всех, которые он старался разрешить, — этот покров будет разорван.
Глава 5
Господин Ленорман терпит неудачу
I
В шесть часов вечера господин Ленорман возвратился в свой кабинет в префектуре полиции.
И тут же вызвал Дьези.
— Приезжий здесь?
— Да.
— Что же тебе удалось узнать?
— Не бог весть как много. Ни слова не говорит. Я ему сказал, что в силу нового распоряжения иностранцы должны сделать объявление о пребывании в префектуре, и привел сюда, в кабинет вашего секретаря.
— Сейчас я с ним побеседую.
Но тут явился один из дежурных.
— Какая-то дама, шеф, просит принять ее немедленно.
— Ее визитная карточка?
— Вот она.
— Госпожа Кессельбах! Просите.
Он вышел из-за стола навстречу молодой женщине и подал ей стул. На ее лице по-прежнему читалось отчаяние, у нее был болезненный, крайне утомленный вид.
Она протянула ему номер «Газеты», указывая место, где было напечатано объявление по поводу Штейнвега.
— Папаша Штейнвег был другом моего мужа, — сказала она. — Ему, несомненно, многое известно.
— Дьези, — приказал Ленорман, — приведи человека, который ждет… Ваш визит, мадам, может оказаться весьма полезным. Прошу только: в ту минуту, когда приезжий войдет, не говорите ни слова.
Дверь открылась. Появился мужчина, старик в воротнике из окладистой белой бороды, с лицом в глубоких морщинах, бедно одетый, с затравленным видом, свойственным тем несчастным, которые странствуют по свету в поисках средств, чтобы прокормиться. Он остановился на пороге, моргая глазами, посмотрел на господина Ленормана; молчание присутствующих его, видимо, смущало. Он неуверенно вертел в руках видавшую виды шляпу.
Но вдруг на его лице отразилось глубокое удивление; глаза расширились, и он пробормотал:
— Мадам… Мадам Кессельбах…
Он увидел наконец молодую женщину.
И успокоенный, улыбаясь без прежней робости, приблизился к ней, говоря со скверным акцентом:
— Ах, как хорошо!.. Наконец… Я думал уже, что никогда больше… Меня удивляло… Никаких новостей от вас… Ни телеграммы, ни письма… Как здоровье нашего доброго Рудольфа Кессельбаха?