— Ага, Гурель! Ты был внизу? Никого не встретил?
— Нет, шеф…
Но Дьези приходил уже в себя, и тут же, едва раскрыв глаза, тихо проговорил:
— На этой площадке… Маленькая дверь…
— Ах, черт возьми, дверь седьмой комнаты! — воскликнул начальник Сюрте. — Я ведь давно приказал запирать ее на ключ… Так и знал, что в тот или иной день…[1]
Он яростно схватился за ручку злополучной двери.
— Ах ты, черт! Засов с той стороны, конечно, задвинут!
Эта дверь, правда, была частично застеклена. Рукояткой револьвера он разбил одно из стекол, выдвинул засов и сказал Гурелю:
— Галопом туда, к выходу на площадь Дофине…
И, возвратившись, обратился к пострадавшему:
— Давай, Дьези, рассказывай. Как ты позволил привести себя в такое состояние?
— Меня ударили кулаком, шеф…
— Кулаком — этот древний старец? Но он едва держится на ногах!
— Не он, шеф, тот, другой. Который прохаживался по коридору, пока Штейнвег был у вас, и последовал за нами, словно тоже решил уйти… Догнав нас, он попросил у меня прикурить… Я стал искать спички… И он этим воспользовался, чтобы ударить меня под ложечку… Я упал и, падая, заметил, что он открыл эту дверь и потащил туда за собой старика…
— Ты бы его узнал?
— О да, шеф… Крепкий парень, очень смуглый… Откуда-то с юга, конечно…
— Рибейра, — скрипнул зубами господин Ленорман. — Опять он! Рибейра, он же — Парбери. Ах, сукин сын, какая дерзость! Он опасался старика Штейнвега… И пришел, чтобы забрать его прямо отсюда, у меня из-под носа!..
И, в бешенстве топнув ногой, добавил:
— Но, клянусь преисподней, как же он узнал, бандюга, что Штейнвег здесь! Не прошло ведь четырех часов с тех пор, как я гонялся за ним через леса близ Кюкюфа… И вот он уже тут как тут!.. Как он узнал?.. Он прирос, стало быть, ко мне?..
Господина Ленормана охватил один из тех приступов задумчивости, когда он, казалось, ничего не видел и не слышал вокруг себя. Госпожа Кессельбах, проходившая как раз мимо, поклонилась ему, не получив ответа.
Но звук шагов в коридоре вывел его из транса.
— Это ты, Гурель? Наконец!
— Все правильно, шеф, — доложил Гурель, тяжело дыша. Их было двое. Прошли по этому пути и вышли на площадь Дофине. Там ждал автомобиль. В нем было еще двое, один — в черном, в мягкой шляпе, надвинутой на глаза…
— Это он, — прошептал господин Ленорман, — убийца, сообщник Рибейры-Парбери. А другой?
— Это была женщина. Без шляпы. С виду — горничная… Кажется — хорошенькая… Рыжеволосая…
— Что? Ты говоришь — рыжая?
— Да.
В одно мгновение господин Ленорман повернулся, через четыре ступеньки сбежал вниз по лестнице, промчался через двор и выскочил на набережную Орфевр.
— Стойте! — крикнул он.
Экипаж «виктории», запряженный двумя лошадьми, удалялся. Экипаж госпожи Кессельбах… Но кучер услышал и придержал коней. Господин Ленорман живо вскочил на подножку.
— Тысячу раз простите, мадам, ваша помощь совершенно необходима. Позвольте, прошу, доехать с вами… Но надо спешить… Гурель, где моя машина… Отослал?.. Тогда давайте другую, любую…
Они разбежались, каждый в другую сторону. Прошло, однако, не менее четверти часа, пока привели арендованный автомобиль. Господин Ленорман кипел от нетерпения. Госпожа Кессельбах, стоя на краю тротуара, пошатывалась, держа флакон с нюхательной солью…
Наконец они сели в машину.
— Садись с шофером, Гурель; гоните прямо в Гарш.
— Ко мне? — с удивлением воскликнула госпожа Кессельбах.
Шеф Сюрте не отвечал. Он высовывался в окно, размахивал своим удостоверением, называл себя регулировавшим движение постовым. Только выехав к Кур-ла-Рену, он снова сел и промолвил:
— Умоляю, мадам, отвечайте на мои вопросы прямо. Видели ли вы мадемуазель Женевьеву Эрнемон сегодня, к четырем часам дня?
— Женевьеву? Да, я как раз одевалась, чтобы ехать в город…
— И о той заметке, объявлении в «Газете» насчет Штейнвега, вам сообщила она?
— Действительно.
— Тогда вы и приняли решение посетить Сюрте?
— Да.
— Во время разговора с мадемуазель Эрнемон вы были одни?
— Ей-богу… Не помню уже… а что?
— Постарайтесь вспомнить… не было ли в комнате одной из ваших горничных?
— Возможно… Поскольку я одевалась…
— Как их зовут?
— Сюзанна… И Гертруда…
— Одна из них — рыжая, не так ли?
— Да. Это Гертруда.
— Вы знаете ее давно?
— Ее сестра всегда мне служила… Да и Гертруда у меня уже несколько лет… Это сама честность, сама преданность…
— Короче говоря, вы за нее отвечаете?
— О! Абсолютно!
— Тем лучше… Тем лучше…
Было семь часов с половиной, яркость дневного света начала смягчаться, когда машина прибыла к подъезду дома уединения. Не заботясь более о своей спутнице, господин Ленорман бросился к консьержке.
— Горничная госпожи Кессельбах недавно вернулась, не так ли?
— Кто? Горничная?
— Да, Гертруда, одна из двух сестер.
— Но она, по-моему, и не выходила из дому, мсье, мы не видели, чтобы она выходила.
— Но кто-то ведь только что вернулся!
— О, нет, мсье, мы никому не открывали двери с… С шести часов вечера.
— И, кроме этой двери, других выходов нет?
— Никаких. Участок со всех сторон окружен стеной, и она очень высока.
— Мадам Кессельбах, — сказал господин Ленорман, — пройдемте в ваш флигель.
Они направились туда втроем. Госпожа Кессельбах позвонила в дверь. Появилась вторая из сестер, Сюзанна.
— А Гертруда дома? — спросила госпожа Кессельбах.
— Конечно, мадам. Она в своей комнате.
— Попросите ее прийти к нам, мадемуазель, — велел шеф Сюрте.
Минуту спустя Гертруда спустилась, приветливая и грациозная в своем белоснежном переднике, украшенном вышивкой. Ее личико, действительно — довольно красивое, было обрамлено рыжей шевелюрой.
Господин Ленорман долго и молча всматривался в нее, словно для того, чтобы проникнуть в глубину мыслей, минуя невинные глазки. Но спрашивать ни о чем не стал. Минуту спустя он сказал просто:
— Спасибо, мадемуазель, все в порядке. Пошли, Гурель.
Он вышел вместе с бригадиром. И уже проходя по темным аллеям сада, заявил:
— Это была она.
— Вы думаете, шеф? Она выглядела такой спокойной!
— Чересчур спокойной. Другая удивилась бы, спросила бы меня, для чего ее звали. Она — нет. Ничего кроме старательности, кроме улыбки ценой любых усилий. Только на виске я заметил капельки пота.
— И что же?
— Теперь все ясно. Гертруда — сообщница обоих бандитов, которые орудуют вокруг дела Кессельбаха либо для того, чтобы узнать и использовать тайну пресловутого проекта, либо чтобы завладеть миллионами вдовы. Вторая сестра, несомненно, тоже участвует в заговоре. К четырем часам Гертруда была предупреждена о том, что я знаю о существовании объявления, а также о том, что у меня назначена встреча с Штейнвегом. Пользуясь отъездом своей хозяйки, она спешит в Париж, встречается с Рибейрой и человеком в мягкой шляпе и приводит их ко Дворцу правосудия, где бандит конфискует в свое пользование нашего старика.
Он подумал еще и заключил:
— Все это доказывает нам: во-первых, значение, которое они придают Штейнвегу, и страх, который вызывают его предполагаемые сообщения; во-вторых, что вокруг госпожи Кессельбах плетется настоящий заговор; в-третьих, что мне нельзя терять времени, так как заговор уже созрел.
— Хорошо, — сказал Гурель, — но есть также одно необъяснимое обстоятельство. Как сумела госпожа Гертруда выйти из сада, в котором мы находимся, без ведома консьержки, и так же вернуться?
— Через тайный проход, который бандиты должны были недавно устроить.
— И который, вероятно, находится поблизости флигеля госпожи Кессельбах? — спросил Гурель.
— Возможно, — отвечал господин Ленорман, — возможно. Но у меня есть еще одна мысль…
Они проследовали вдоль стены. Ночь была светлой, и если заметить их силуэты было трудно, они, со своей стороны, видели достаточно для того, чтобы осмотреть каменную кладку и убедиться, что ни одно отверстие, как ловко оно ни спрятано, не было проделано в ограде.
1
С тех пор, как господин Ленорман более не возглавляет Сюрте, два преступника сбежали через ту же дверь, избавившись перед тем от полицейских, которые их конвоировали. Полиция скрыла тот двойной побег. Если этот проход так необходим, почему по крайней мере с другой стороны двери не снимут ненужного засова, который позволяет беглецу сразу же пресечь любую погоню и спокойно удалиться по кулуару седьмого зала для гражданских дел и по галерее первого председательского присутствия. (Прим. автора).