— Да.
— По поводу господина Ленормана, возможно?
— Да.
— Вы заперли его? Где же? Отвечайте…
Всем своим напрягшимся существом, всем безумным взором Альтенгейм указывал стенной шкаф в углу зала.
— Там… Там… — произнес он наконец.
— Ах, ах, мы горим! — усмехнулся Люпэн.
Господин Вебер самолично открыл шкаф. На одной из полок лежал пакет, обернутый черной саржей. Развернув его, он увидел шляпу, небольшую коробку, костюм… Он вздрогнул, узнав оливковый редингот господина Ленормана.
— Ах, проклятые! — воскликнул он. — Они его убили!
— Нет, — подал знак Альтенгейм.
— Тогда как же?..
— Это он… Он…
— Как то есть? Это Люпэн убил шефа?
— Нет.
С яростным ожесточением Альтенгейм продолжал цепляться за жизнь, охваченный жаждой свидетельствовать, обвинять… Тайна, которую ему так хотелось открыть, была уже на устах, но он не мог, не умел уже воплотить ее в слова.
— Давайте, — настаивал тем не менее заместитель шефа Сюрте, — господин Ленорман действительно мертв?
— Нет.
— Он жив?
— Нет.
— Не понимаю… Так что же, это платье? Этот редингот?..
Альтенгейм повернул глаза к Сернину.
— Ага, теперь ясно! — воскликнул Вебер. — Люпэн похитил одежду господина Ленормана и хотел ею воспользоваться, чтобы улизнуть!
— Да… Да…
— Недурно! — кивнул господин Вебер. — Это тоже в его манере. И мы нашли бы в этой комнате Люпэна, переодетого, словно он Ленорман, наверно, еще и связанного… Для него это могло стать спасением. Только он не успел… Именно это вы хотели сказать, не так ли?
— Да… Да…
По взорам умирающего, однако, господин Вебер чувствовал, что в этом деле было еще что-то, что ему открылся еще не весь секрет. В чем дело? В чем скрывалась странная, неисповедимая тайна, которую барон так хотел выдать перед смертью? Он продолжал допрос.
— Но где же сам господин Ленорман?
— Там…
— Как это — там?
— Да…
— Но в этой комнате никого нет, кроме нас!
— Есть… есть…
— Говорите же!
— Есть… Сер… Сернин…
— Сернин! Как! Что такое!
— Сернин… Ленорман…
Господин Вебер подскочил. Его внезапно осенило прозрение.
— Нет, нет, это невозможно, — пробормотал он. Это было бы безумием.
Он с подозрением взглянул на своего пленника. Сернин, казалось, от души забавляется, присутствуя при этой сцене, как посторонний, наслаждающийся перипетиями веселого происшествия и с нетерпением ожидающий развязки.
Утратив последние силы, Альтенгейм во всю длину растянулся на полу. Не испустит ли он дух прежде, чем выдаст ключ загадки, поставленной его туманными речами? Потрясенный нелепой, невероятной догадкой, которой он не мог допустить, господин Вебер опять на него насел:
— Объяснитесь же… Что за этим кроется? Какая тайна?
Тот, казалось, уже не слышал, неподвижный, с угасшим взором. Тогда господин Вебер растянулся рядом с ним на полу и произнес отчетливо, чеканя слова, стараясь, чтобы каждый слог глубоко проник в эту душу, утонувшую уже во мраке:
— Слушайте… Я вас верно понял? Люпэн и господин Ленорман…
Веберу потребовалось немалое усилие, чтобы это сказать, — такой чудовищной показалась ему напрашивавшаяся фраза. Угасающие глаза барона, однако, глядели на него с тревогой. И он завершил, дрожа от возбуждения, словно совершая величайшее кощунство:
— Это так, правда? Ты уверен? Эти оба — одно и то же лицо?
Глаза барона были уже неподвижны. Струйка крови сочилась из уголка его рта… Два или три хриплых вздоха… Последняя судорога… И все. В зале с низким потолком, наводненным народом, наступила долгая тишина. Почти все полицейские, сторожившие Сернина, отвернулись от него и, ошеломленные, не понимая либо отказываясь понимать, продолжали еще слушать невероятное обвинение, которое бандит не успел досказать.
Господин Вебер взял коробку, найденную в свертке из черной саржи, и открыл ее. В ней оказался парик из седых волос, очки в серебряной оправе, коричневый шарф, краски и мази для макияжа, а за двойным дном — пакетик с мелкими кудрями седого волоса, короче — все, что требовалось для того, чтобы придать себе доподлинную внешность господина Ленормана.
Вебер подошел к Сернину и, в безмолвии поглядев на него долгим, задумчивым взглядом, мысленно восстанавливая каждую фразу всей истории, тихо сказал: «Итак, это правда?»
Не утратив ни на мгновение спокойствия, Сернин отозвался с улыбкой:
— Гипотеза не лишена ни изящества, ни смелости. Но, прежде всего, прикажи своим людям оставить меня в покое с их игрушками.
— Хорошо, — согласился господин Вебер, сделав знак полицейским. — А теперь — отвечай.
— Что ты хочешь знать?
— Так ты и есть господин Ленорман?
— Да.
Послышались возгласы. Жан Дудвиль, присутствовавший при этом, тогда как его брат сторожил потайной выход, Жан Дудвиль, сам — сообщник Сернина, смотрел на него, не в силах прийти в себя. Утратив дар речи, господин Вебер, казалось, не знал, что и делать.
— Это тебя удивляет, да? — сказал Сернин. — Согласен, есть над чем посмеяться… Боже, сколько раз ты меня веселил, когда мы работали вместе, ты и я, шеф и заместитель!.. И самое смешное — что ты считал его умершим, нашего славного господина Ленормана… Погибшим, как бедняга Гурель. Но нет, черт возьми, нет! Он был жив.
Он кивнул в сторону тела Альтенгейма.
— Вот этот бандит, погляди на него, бросил меня в воду в мешке с булыжниками. Да только забыл отнять у меня нож. А таким ножом можно рассекать мешки, разрезать веревки… Вот в чем было дело, бедняга Альтенгейм… Если бы ты об этом подумал, не попал бы в такой переплет… Но довольно об этом. Мир праху твоему!
Господин Вебер по-прежнему слушал, не зная, что подумать. В конце концов он безнадежно махнул рукой, словно отказываясь что-либо понимать.
— Наручники! — воскликнул он с внезапной тревогой.
— И это все, что ты смог придумать? — сказал Сернин. — Маловато же у тебя воображения… В конце концов, если это тебя позабавит…
И, приметив Дудвиля в первом ряду стражей порядка, протянул ему руки:
— Держи, друг, тебе эта честь, и не надо так напрягаться… Играю честно… Поскольку иначе нельзя…
Своим тоном он давал ему понять, что борьба на время окончена, придется подчиниться судьбе. Дудвиль защелкнул наручники. Не шевеля губами, с совершенно неподвижным лицом Сернин прошептал:
— Улица Риволи, номер 27… Женевьева…
Господин Вебер не мог скрыть глубочайшего удовлетворения.
— Поехали! — возгласил он. — В Сюрте!
— Да, да, в Сюрте! — воскликнул Сернин. — Господин Ленорман посадит наконец Арсена Люпэна, который, в свою очередь, посадит князя Сернина!
— Ты сегодня чрезвычайно остроумен, Люпэн, — сказал Вебер.
— Ты прав, Вебер. Мы с тобой никак не можем прийти к согласию.
Во время поездки в автомобиле, который сопровождали три других, набитых полицейскими машины, он не произнес ни слова. В Сюрте они заехали лишь ненадолго. Помня о побегах, устроенных Люпэном, Вебер сразу же повел его наверх, в антропометрический кабинет, затем — в Депо, откуда тут же переправил в тюрьму Санте. Директор, предупрежденный по телефону, уже ждал. Формальности записи и прохождение через комнаты для обыска были недолгими.
В семь часов вечера князь Поль Сернин переступил порог камеры номер 14 во втором отделении тюрьмы.
— А квартирка у вас совсем недурна, — заявил он, — совсем недурна… Электрическое освещение… Центральное отопление… Теплый туалет… Весь современный комфорт! Все отлично, разногласий у нас не будет. Господин директор, я с удовольствием оставляю эти апартаменты за собой.
И он, не раздеваясь, бросился на койку.
— Ах, господин директор, у меня к вам небольшая просьба…
— Какая?
— Чтобы завтра мой шоколад не приносили до десяти утра… Мне нужно хорошенько выспаться…
И повернулся к стене.
Минуту спустя он погрузился в глубокий сон.