Наконец, взгляд прояснился, и я увидела на груди Вити рыдающую мать. Она обнимала его и покрывала поцелуями лоб, глаза, щеки, руки.
–Сынок мой! Ты очнулся. Господь смилостивился над нашей семьей! Я знала, знала, что ты у меня сильный, не покинешь нас. Господи, спасибо! – Она возвела руки к небу и обратилась в Богу. – Благодарю Всевышнего за то, что услышал мои молитвы. Навеки я рабыня твоя!
Витя еще слабым движением перехватил руки матери и поднес их к своим иссохшим губам. Женщина наклонилась к нему, и он что-то горячо прошептал ей.
Я стояла у входа в комнату, не в силах сдвинуться с места. Обрушившееся на меня счастье словно обездвижило меня, боясь спугнуть этот момент. Боясь, что пробуждение любимого окажется всего лишь сном, насмешкой над моими страданиями.
–Аня? – Переспросила женщина и дергающимся взглядом обвела комнату. – Здесь она. Тоже за тебя переживала.
Витя попытался немного приподнять голову, но ему это не удалось. Поэтому он протянул руку в мою сторону и позвал охрипшим голосом:
– Ань.
Его слова освободили меня от оков, и я, не сводя глаз с его руки, на негнущихся ногах вошла в комнату, направившись к нему. Я даже не помнила, как преодолела расстояние от входа до кровати, не слышала речей других и не видела, что они делали.
Коснувшись его прохладной, но живой руки, по мне словно прошел заряд тока. Все потерянные силы вернулись ко мне, вместе с надеждой и верой. Я провела ладонью по его кисти, доходя до предплечья и поднимаясь выше. Пока моя рука не остановилась на его бьющемся сердце. Каждый его удар все больше успокаивал меня.
На его лице еще остался след прожитых мучений – тени залегли под его глазами еще больше, губы искусаны, а волосы и лоб были мокрыми от пота. Взгляд был наполнен усталостью и одновременно полным успокоением.
Я была рядом с ним – живым. Мои губы растянулись в неуверенной улыбке, но из глаз продолжали течь слезы. Теперь я понимала его мать. Почему она плакала и кричала. Ведь плакать и кричать можно не только от горя, но и от абсолютного, безграничного счастья, заполняющего каждую клеточку твоего тела.
Я взяла любимое лицо в руки. Оно еще пылало, но не агонией, а теплом жизни. Затем своим кончиком носа коснулась его и закрыла глаза. Все тяготы ушли из моего сердца, и оно, наконец, задышало. Все приходило в состояние покоя, ведь самое страшное позади. И если нам нужно было вытерпеть эти страдания ради такого исхода, то мне не за что упрекать Бога, который ниспослал нам нелегкое испытание. Я готова была терпеть сколько угодно, лишь бы всегда быть с любимым.
– Ты жив.
Мои слезы капали на его лицо и стекали вниз на промокшую подушку. Я провела рукой по щеке Виктора, чтобы еще раз убедиться, что он действительно настоящий. И прильнула к его губам в сухом поцелуе. Как же мне было плевать на все остальное.
В груди распускался цветок, пыльцой которого называлось счастье. И как порывом ветра она разлетается на огромные расстояния, так и мое тело заполняла бесконечная благодать. Смерть отступила.
Я со всей осторожностью обняла Виктора и шептала ему на ушко о своей безграничной любви.
Витя невесомо накрыл мои плечи руками в ответной попытке заключить в объятия и еле слышно произнес:
– Жестокое царство Морфея.
Неожиданно я открыла глаза, и взгляд мой был направлен на недавно беленый потолок в моей комнате.
Морфей действительно был жесток.
Глава
IV
Всю оставшуюся ночь я не могла найти себе места. Если раньше я не любила утро с его вечными горластыми петухами и начинавшейся возней в доме, то теперь молилась на него. Молилась на солнце, которое словно назло не хотело мне показаться.
Находиться дома, в ужасной тишине которого слышно только биение своего сердца, и прекрасно осознавать, что именно сейчас, когда ты уставился на зашторенное окно, человека, которого ты любишь всем сердцем, может не стать, убивает страшнее встреченного в лесу волка. Клыки страха длиннее клыков голодного животного. Они впиваются в твою душу, в саму плоть и безжалостно рвут ее на куски.
Мучения не покинули меня ни на секунду. Я страдала каждый взмах ресниц, каждый вдох и выдох.
Сон, явившийся накануне, только расковырял дыру внутри сильнее, и она кровоточила. Да, слезами моей души была моя же кровь. Послать мне такой сон было жестокой издевкой. Зачем нужно было создавать иллюзию того, что мне вернули желаемое? Когда его вновь отобрали, боль стала в разы сильней. На кого я должна была злиться – на себя или Бога?
Темнота вокруг сгущалась, позволяя безысходности полностью овладеть мною.
До самого утра я раз за разом проживала тот момент, когда стояла во дворе Витиного дома и увидела на крыльце его мать и брата. Именно тогда я впервые прочувствовала, каким сильным бывает страх и отчаяние. И каким ужасающим бывает дыхание смерти за спиной.