Игорь Александрович приходил каждый день, но уже не задерживался так часто, как изначально. Он просил привезти ему новых лекарств, однако они не оказывали абсолютно никакого эффекта. И тогда он предположил, что, скорей всего, Виктор еще с нами только из-за них – эти снадобья поддерживают его жизнь, но не способны излечить саму болезнь. И затем он добавил:
– Будьте готовы.
Это подействовало как спусковой крючок. Мы все уже знали, что нас ждет, но окончательно образумили нас лишь эти слова.
Тогда Лидия Михайловна вновь бросилась к сыну, словно вот-вот его унесут, чтобы навсегда оставить под толщей земли, и зарыдала, как в первый раз. Она молила Виктора очнуться. Или же забрать с собой.
А я в это время думала, что это за Бог такой, что причиняет ужасные страдания бедной женщине.
Мы с Гришей смогли себя сдержать и не позволить истерике взять верх. Мне это далось не просто, но если бы еще и я начала кричать и молить о смерти, то даже Гриша был бы не в силах это вытерпеть.
Всю ночь я пробыла в чистилище. Голову заполонил женский плачь по сыну, и я начала видеть смерть, разгуливающую по дому. Она повторяла путь от двери до кровати Виктора, а затем уходила, чтобы снова вернуться, выжидая. Однажды я чуть было не кинулась к кровати, дабы заградить ей путь, но вовремя себя остановила.
Я начинала сходить с ума.
Когда наступило утро, Гриша вновь уложил сопротивляющуюся мать и дал ей успокаивающего настоя. Это помогло, и вскоре женщина провалилась в забытье. Лишь бы ей не являлись сны, где ее сын просыпается, потому что после таких пробуждений жить совсем не хочется.
Я бы тоже хотела принять отвар, да провалиться в спасительный сон, но сейчас я должна была поговорить с любимым.
Сев к нему на кровать, я прикрыла глаза и невесомо провела рукой по его щеке, представляя, что он жив и здоров. Мне так его не хватало. Словно и не было тех дней, когда он был с нами.
Вот мы сидим на холме, где-то справа от нас щебечут Любка с Андреем. На небе прекрасный закат, дует легкий ветерок. Он развевает мои длинные волосы, и Виктор прикасается к ним, как делал всегда. Я дотрагиваюсь до его щеки, и он тепло улыбается в ответ. Под пальцами я чувствую его разгоряченное лицо, кожи касается легкая щетина. Я улыбаюсь в ответ и говорю, что мы всегда будем вместе. Он кивает и пробует на вкус мое имя. Аня. Анечка.
– Ань.
Я почувствовала, как мою руку накрыла прохладная ладонь, и от неожиданности резко открыла глаза.
Виктор повернул лицо в мою сторону и старался разглядеть меня. Он тяжело дышал через рот, будто ему не хватало воздуха.
–Аня, – повторил он.
Я смотрела на него, впав в сильный ступор. Не понимая, галлюцинации это или я все-таки уснула. И если это сон, то зачем снова мучить меня? Зачем вновь терзать мое сердце?
– Хватит, – выдохнула я и прижала руки к вискам, в которых проснулась тупая боль.
– Пожалуйста, воды, – Виктор провел языком по сухим и потрескавшимся губам и слабым движением потянул меня за платье.
Я вдруг вскочила с кровати и несколько секунд неотрывно глядела на Виктора, который немного щурился из-за лучей, проникших через открытое окно. Он пытался потереть глаза, как если бы вышел из непроглядной тьмы к самому солнцу. Я видела, с каким трудом ему даются эти движения.
Затем снова подошла к нему и застыла.
– Витенька? – Мой голос сорвался на полуслове от понимания того, что любимый действительно очнулся.
– Ань, воды… – повторил он.
Мне перестало хватать воздуха, пальцы на руках вдруг похолодели, словно я долго держала их в ледяной воде. Глубоко вдохнув, я выкрикнула в коридор:
– Гриша! Гриша!
Меня не волновало то, что я могу разбудить мать. Я даже забыла о ней.
К комнате стремительно приближались встревоженные шаги. Когда нужный мне человек появился в проеме с застывшим вопросом в глазах, я тут же пояснила:
– Витя очнулся! Принеси воды!
Мои слова ошеломили Гришу, и он с открытым ртом уставился на меня. А затем, придя в себя, хотел было кинуться к брату, но будто вспомнил мою просьбу и побежал на кухню.
Тем временем я подсела к Вите и влажной тряпкой начала остужать его лицо, приговаривая:
– Все хорошо. Все хорошо. Ты очнулся, и больше ничего не имеет значения.
Он перехватил мою руку и поднес к своим губам. Кожей я почувствовала их шершавость, пока он целовал ее. Грудь его тяжело вздымалась, а состоянию сопутствовала сильная жажда.
Со стороны кухни донесся стук открывающихся ящиков. Этот шум врезался в тишину, устоявшуюся в доме, и разбавил ее гнет надеждой на лучшее. Складывалось впечатление, что на кухне хозяйничает Лидия Михайловна, а я просто пришла рано утром, чтобы разбудить Виктора. Это казалось таким правильным, что на душе впервые за несколько дней стало легче.