В комнату торопливо вошел Гриша, держа в руке наполненную немного прохладной водой кружку, и направился к нам.
Я аккуратно помогла Виктору сесть, боясь причинить ему боль. Его тело немного потрясывало, а пальцы были холодными, но я успокаивала себя тем, что это из-за ослабленного организма. Когда кружка коснулась его губ, и он сделал первый глоток, то задышал глубже и впился в нее пальцами, вмиг осушив всю емкость. Виктор хотел еще, но я не знала, можно ли сразу выпивать такое количество воды. Вспомнился Буляков, и я попросила Гришу как можно быстрее привести его.
Он, не раздумывая и не споря со мной, ринулся на улицу.
Я погладила взмокшие волосы Виктора, как всегда делала, чтобы он смог успокоиться. После чего Виктор устало взглянул на меня, улыбнулся и прикрыл глаза.
Внутри меня все оборвалось – я подумала, что он умер, и рука моя замерла. Но он равномерно задышал, дав мне понять, что просто уснул. Конечно, теперь, когда он спал, я испытывала дичайший страх, что ад, который разверзся в этом доме несколько дней назад, снова повторится, а то и хуже – Виктор вообще не проснется. Но не могла же я начать тормошить его за плечи и пытаться разбудить, как сделала в первый раз. Страдали не только мы, но и он сам, поэтому неудивительно, что большинство времени он пробудет в дреме. К тому же, нынешний его сон отличался от других – Виктор дышал спокойно, не стонал, глаза его не бегали так лихорадочно, как раньше.
Но все же я была на стороже.
Игорь Александрович, примчавшийся спустя примерно получаса после ухода Гриши, выразил крайнее удивление, не отличавшееся от нашего. Он проверил состояние больного (в ходе которого Виктор очнулся, что несказанно меня обрадовало) и сделал выводы, что оно заметно улучшилось, хоть выздоровление еще полностью и не наступило. Затем начал осматривать склянки и все травяные сборы, что прописывал, пытаясь догадаться, какое же из них оказало столь хороший результат. Не придя к конечному выводу, он пообещал подумать над этим хорошенько дома.
Буляков пробыл с нами до самого вечера, следя за состоянием Виктора и пытаясь уловить еще какие-либо изменения.
Когда в комнату вошла Лидия Михайловна, она даже не сразу поняла, что произошло. Я уступила ей место, и она, пройдя к кровати, села на стул.
–Матушка, – позвал ее Виктор.
И я вдруг вспомнила свой сон. Может, он все-таки был пророческим. Ведь происходило то, что мне снилось. Наконец-то в этом доме плакали от счастья, а не от горя.
Игорь Александрович дал нам необходимые инструкции и указания при возникновении непредвиденной ситуации, пообещал прийти завтра рано утром и удалился. Гриша направился в ближайшую продовольственную лавку, дабы сегодня все смогли нормально поесть. Я попросила его передать кому-нибудь по дороге, чтобы проведали моих родных да все им рассказали. Он пообещал обязательно это сделать. И после его ухода мы остались с Лидией Михайловной одни.
Виктор снова погрузился в сон, так как врач напоил его настоем ромашки, объясняя это тем, что она не только успокаивает, но и снимет разного рода воспаления в организме, что нам сейчас и было необходимо.
Мама Виктора вновь сидела подле него, но уже не плача, а настороженно следя за состоянием сына. Иногда она гладила его по руке или аккуратно поправляла одеяло, чтобы Виктору было комфортно. И чем спокойнее было его дыхание, тем легче становилось у нее на душе.
Я сидела чуть поодаль, в кресле, в котором недавно спал Гриша – отсюда хорошо было видно лицо Виктора. Эта безмятежность, что царила сейчас в комнате, заставляла меня последовать примеру любимого и тоже погрузиться в сон. Ведь он больше не казался таким страшным. Но сквозь накрывающую пелену дремы я услышала голос Лидии Михайловны, что заставил меня проснуться.
– После того, как Витя переболел испанкой, покой оставил меня.
Она впервые заговорила со мной с того момента, как слег ее сын. Поэтому я вся обратилась в слух, чтобы не пропустить ни единого слова.
– Я думала, кошмар закончился, но оказалось, что болезнь лишила его защиты. Врачи прикладывали все силы, выписывали новые и новые хорошие, как они говорили, лекарства, но ничего не помогало. И я поняла, что мой любимый сыночек до сих пор ходит по лезвию ножа. А учитывая еще не устоявшуюся медицину, смерть всегда будет дышать ему в затылок.
Она говорила тихим, спокойным голосом, не оглядываясь на меня. Ей хотелось выговориться, освободиться от тягостных мыслей, что обострились за эти дни, и я не смела ее перебивать.