Завидев меня, его мать поспешила оставить нас наедине, удалившись на улицу. Виктор широко улыбнулся мне и взглядом пригласил сесть рядом с ним. Я повиновалась и, сев на кровать, уткнулась лицом в его плечо. Он использовал это, как шанс избавиться от стакана молока, якобы так мешавшего ему обнять меня.
– Давай сходим в субботу за ржаное поле? – Предложил он, крепко обняв меня.
Мне стало интересно, как он собирался туда добраться, если просто сесть для него было тяжкой пыткой.
– Мне тебя дотащить? – Я пыталась разбавить свое напряжение глупой шуткой.
– Кто кого еще тащить будет. Эй, не списывай меня со счетов! Вот когда я смогу ходить…
– Я все знаю, – перебила я его.
Виктор напрягся, но не подал виду и притворился, что не понимает, о чем я говорю.
– Знаю о твоем кашле, – я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он не смог уйти от ответа. – О том, что ты совсем не ешь, а только делаешь вид. О том, что тебе на самом деле больно, но ты скрываешь это. О том, что ты больше не сможешь ходить. Можешь не притворяться передо мной.
Мне тяжело дались эти слова, но я должна была это сказать.
Виктор отстранился и отвел взгляд, уставившись в окно.
–Платок, – догадался он и замолчал.
Было вполне понятно, почему он расстроен. Ведь я снова начала переживать и потеряла сон. А он этого не хотел – желал уйти в одиночку, как обычно.
– Я не говорила твоей матери или брату, – подумав, что Виктор начнет переживать и из-за этого, я сразу прояснила данный момент.
– Я знаю, что ты бы не сказала, – все так же глядя в окно, ответил он.
– С чего бы?
Я даже немного оскорбилась такому его заявлению, будто бы я всегда лгала его матери.
Тогда он повернулся ко мне и грустно улыбнулся:
– Ты бы никогда так не поступила со мной.
И был абсолютно прав. Именно по этой причине я не стала рассказывать обо всем его родным, заставляя их волноваться, когда он усердно пытался оградить их от этого.
– Я так не хотел, чтобы ты об этом узнала.
– Значит, Богу было угодно, чтобы так случилось.
Я взяла его лицо в ладони, а он в ответ накрыл мои руки своими, которые теперь не могли меня согреть, а дарили лишь могильный холод.
– Ну почему ты всегда стремишься взвалить на себя непосильную ношу и нести ее в одиночестве? Ведь у тебя есть я.
– Прости, – он поднес мои пальцы к губам и принялся целовать их, будто извинялся. – Прости меня. Я всего лишь хотел уберечь тебя от лишних страданий.
– Страдая при этом сам.
Я укоризненно посмотрела на него, из-за чего он опустил взгляд.
– Больше не скрывай от меня ничего, – попросила я.
Виктор слабо кивнул, снова посмотрев на меня, и его карие глаза были наполнены печалью, что все так обернулось.
– Хорошо. Больше не буду. Никогда.
Я улыбнулась в ответ – хоть ничего хорошего нас впереди и не ждало, но я ясно ощутила, что теперь мы по-настоящему вместе. И это придавало сил.
Следующим утром зашел Игорь Александрович. Удостоверившись, что мы все-таки оставили все в тайне, он осмотрел Виктора и положил на табурет побольше «сонных губок». Улыбнувшись матери напоследок, заявил, что все идет своим чередом, и покинул комнату. Но я нагнала его у ворот с одной просьбой, касательно желания Виктора, о котором он однажды мне поведал. Оно не выходило из моей головы.
В субботу я прикатила с собой инвалидное кресло. Оно представляло собой обычное мягкое кресло на больших тонких колесах. С подлокотниками и обрамленной деревом верхушкой.
Удивлению Виктора не было предела. Он совсем не ожидал, что я притащу к ним в дом подобную конструкцию, и интересовался, где я вообще ее взяла. Я немного уклонилась от ответа и просто сказала, что помог мне в этом деле наш добрый Буляков. Про обещание прополоть за это все грядки в его огороде (все же достать это было непросто, а лишних денег у меня не наблюдалось) я решила умолчать.
Лидия Михайловна только радовалась, что сын наконец сможет выбраться из дома.
Поэтому, ближе к обеду, мы вдвоем направились к месту, куда так хотел попасть Виктор – к сломанному дереву недалеко от ржаного поля. Только идти пришлось туда намного дольше, так как на этот раз по полю мы пройти не могли – пришлось его огибать.
Жара окончательно спала, но лето еще не спешило уходить. Птицы до сих пор щебетали с утра до ночи, листья не потеряли былой зелени, а молодежь также собиралась на Лавке, только уже без нас. Мы с Виктором жили совсем в другом мирке, построенном только для нас двоих.