– Хорошо, будут работать, – ответил солдат.
– Не слыхал ли ты в горах каких-нибудь голосов?..
– Когда под вечер я обходил заросли, то мне несколько раз слышался чей-то шепот.
– Через час мы двинемся. Если язычники загородят нам дорогу, то прежде всего нужно защищать Фаусту Авзонию.
Приказав возницам запрягать, Теодорих дошел до цепи скал, преграждающих доступ к вилле, и напряг слух и зрение.
В течение нескольких дней за виллой следили какие-то непрошеные взоры. Вчера Прокопий на ветвях дикой розы нашел красную нитку шелка, сегодня один из аллеманов ночью на берегу моря видел кучку вооруженных людей. Псы заливались лаем с самого утра и рвались в горы.
Теодорих чувствовал, что неуловимые фигуры, кружащиеся около дома, незримо связаны с Фаустой Авзонией. Весталка была слишком важной личностью, чтобы ее единоверцы могли о ней забыть.
Они искали… нашли… и теперь будут стараться отнять свою собственность.
Если бы Теодорих знал силы неприятелей, то ждал бы их спокойно. Скалы заменяли ему сотню сильных рук.
Но скрытый враг, подбирающийся осторожно к вилле, страшил его своей таинственностью.
Взвесив опасность положения, Теодорих решил отступить в горы, разбить где-нибудь палатку и послать другого курьера к воеводе.
Безлунная ночь способствовала бегству. Небо покрылось свинцовыми тучами, которые под вечер нашли со стороны Корсики.
Теодорих вслушивался в ночную тишину, силясь уловить чутким ухом сына природы подозрительный шум… Но однообразного шелеста деревьев не нарушал никакой посторонний звук.
Когда он стоял, вглядываясь в черную бездну густой тьмы, раздался вой собаки.
Плач животного, сначала прерывистый, как бы боязливый, усиливался, становился полнее и громче, пока не перешел в жалобное стенание. Вместе с тем со стороны моря поднялся ветер, пробежал над вершинами скал, наклонил верхушки елей, подхватил вой пса и разнес его по долине.
Казалось, вокруг зарыдали неисчислимые голоса.
Теодорих крестился, прижавшись к скале. Суеверную душу сына лесов охватил страх. В этих стонах, непрерывно повторяемых горами, он слышал голоса существ иного света: это не пес выл, а его, Теодориха, призывали души его предков.
Он опустился на колени, упал лицом на землю и горячо обнял кормилицу человеческого рода.
– Будь для меня мягким ложем, не презри моего праха, – умолял он. – Я рук не обагрил кровью невинного, совесть не запятнал несправедливостью к убогим, сердца – изменой вождю и господину…
В это время до него докатился шум, хорошо знакомый солдату. Какие-то всадники приближались к вилле.
Он быстро поднялся и свистнул. Когда на его призыв прибежали аллеманы, он поставил их под скалами, сам же вышел вперед и начал прислушиваться.
Его ухо уже отчетливо различало топот коней и стук оружия. Всадники продвигались тихо, направляясь прямо к вилле.
Теодорих обнажил меч и крикнул:
– Кто там?
Из темноты раздалось в ответ:
– Здравствуй, старик!
Изумлению Теодориха не было границ. То был голос воеводы.
– Это вы, господин? – спросил он.
Из тьмы показались три конские головы.
– Все ли в порядке? – отозвался Фабриций, наклоняясь к Теодориху.
– Пока все, но что сегодняшняя ночь скрывает в своем страшном лоне, об этом знает только Добрый Пастырь. Вы прибыли в самую пору. Через час вы бы не застали никого в своем доме. Повозки уже готовы…
– Ты хотел бежать?
– Я не знаю числа врагов, а их следы беспокоят меня уже несколько дней. Если язычники обратились за помощью к наместнику Ведианции, то я бы навлек на вашу голову наказание короля Арбогаста за сопротивление, оказанное властям.
Теодорих говорил тихим голосом, чтобы солдаты не слышали его слов. Шепотом отвечал ему и Фабриций.
– Ты поступил вполне разумно. Повозок не приказывай отпрягать. Мы тотчас же тронемся в Виенну, где скрыться легче, чем в горах.
Отдав коня одному из своих стражников, он пошел рядом с Теодорихом.
– А она, – спросил он, – Фауста Авзония, не облеклась в одежду оглашенной?
– Не облеклась и не облечется!
Теодорих рассказал воеводе о событиях последних недель, а когда дошел до угроз Фаусты, то прибавил:
– Я служил вам вернее всякого верного невольника, любил вас искреннее самого близкого друга. За эту верность и за эту любовь я заслужил награду. Позвольте мне, господин, умереть спокойно. Я не хочу предстать пред Добрым Пастырем с бременем проклятия весталки.
В тишине ночи, во второй раз, раздался вой пса. И снова ветер подхватил его и на своих крыльях разнес по скалам и горам.
Фауста Авзония сидела в спальне, на низком стуле, опершись головой на руки. Вокруг нее сновали невольницы, а она смотрела на их хлопоты тупым, безучастным взором.