Старый вождь железной рукою держал кормило правления Италии, Испании, Галлии и Британии, не допуская к участию в делах «божественного и вечного» государя.
А грудь молодого монарха томила жажда подвигов и славы. Ему опротивели пурпур без власти, корона без блеска. Он не был уже малолетним мальчишкой, каким его считал Феодосий.
Злоба придворных, искусно раздутая Юлием и Эмилией, пала на хорошо подготовленную почву. Нашептывания членов совета и камергеров, неприязненно относящихся к Арбогасту, только ускорили взрыв давно сдерживаемого гнева Валентиниана.
– Ты говоришь, что главным вождем всегда был тот, кто водил легионы в бой? – проговорил Валентиниан сквозь стиснутые зубы. – Хорошо. Ты указываешь мне дорогу, по которой должен идти римский император? Хорошо. С этой минуты я сам буду предводительствовать войсками западных префектур, как делал когда-то мой великий отец. Ты не нужен мне больше. Твои почтенные лета требуют отдыха после жизни, полной славы и заслуг. Ты можешь возвратиться к кострам своего народа.
Он поднялся с трона и подал Арбогасту пергамент с большой красной печатью.
– Читай! – повелительно сказал он.
По губам придворных снова пробежала улыбка торжествующей злобы. Они знали, что заключается в этом документе.
Он освобождал Арбогаста от всех занимаемых им должностей в государстве, лишал его власти и почестей.
Но все эти улыбки вдруг исчезли. Произошло нечто необычайное.
Арбогаст, пробежав глазами цезарский указ, разорвал его и бросил лоскутья пергамента к ногам Валентиниана.
– Не ты поручил мне правление западными префектурами, не ты и отнимешь его у меня, – сказал он спокойным голосом.
Он стоял, величественный, грозный, с рукой на мече, окруженный своими графами и воеводами, которые столпились вокруг него.
Валентиниан смотрел на него недоумевающим взглядом. Его глаза налились кровью, губы посинели.
– Дерзкий! – крикнул он и, вырвав из рук одного протектора меч, бросился на старого вождя.
Но прежде, нежели он успел сбежать со ступенек трона, между ним и Арбогастом образовалась стена людей, закованных в железо. Чьи-то руки схватили его и отпихнули с такой силой, что он упал бы, если б его не подхватили протекторы.
В зале опять воцарилась тишина, но это была тишина могилы, преисполненная страха.
В государстве, в котором войско давно уже распоряжалось императорским венцом, главным лицом был любимец легионов, а представители вооруженной силы стояли не на стороне Валентиниана.
Придворные поняли это, и смертельный страх покрыл бледностью их лица и сковал члены.
И молодой император понял, что трон под ним колеблется. Он опустился на кресло, украшенное символами императорской власти, поник головой и устремил тупой взгляд на ковер, как будто перед ним разверзалась пропасть.
Среди зловещей тишины раздался громкий голос Арбогаста:
– Император Валентиниан с нынешнего дня лишает меня власти над войском западных префектур. Это делается с вашего соизволения, мои верные товарищи? Если вы предпочитаете молодого вождя старому, я уйду и не стану роптать.
– Слава тебе, отец войска! – крикнули графы и воеводы. – Только ты один будешь указывать нам путь к славе и победе!
Валентиниан склонил голову еще ниже. Он чувствовал над собой дыхание смерти. Ответ графов и воевод для него был приговором.
– А вы, – с угрозой обратился Арбогаст к свите императора, – вы, которые для удовлетворения своей злобы навлекли на государство неожиданную бурю, покайтесь в своих грехах! Моя карающая рука скоро обрушится на ваши преступные головы.
И он удалился, проходя вдоль ряда сановников.
Робко прижимаясь к стене, за ним выползли члены совета и придворные.
При покинутом государе остались только близкие слуги и с плачем припали к ступеням трона.
– В лагерь! – скомандовал Арбогаст, садясь на коня. – Франки и аллеманы пусть будут готовы! Всякого, кто станет возмущать войска, убивать без суда. Сотникам галилейского исповедания не доверять ночной стражи.
С быстротой вихря пробежала по городу весть о бунте Арбогаста. Ее распространяли придворные, бежавшие из дворца, как из горящего дома. Улицы сразу опустели. Купцы поспешно запирали лавки, носилки и рыдваны прятались под надежный кров, солдаты сходились в казармы.