Он вторично осмотрелся вокруг, но ни одна из белых фигур не пошевельнулась. Все сидели с поникшими головами, сосредоточенные, внимательно слушая его слова.
– Уже прошло время жаловаться на галилеян, – говорил Симмах почти шепотом, – ибо их гнет прямо угрожает нашей жизни, нашему существованию. Если мы не сбросим с себя ярма, оно придушит нас, как уже придушило провинции восточных префектур. Феодосий на этот раз не уступит, иначе Валентиниан не говорил бы так решительно.
К нему обратилось несколько лиц. Нахмуренные брови, грозные взгляды, сомкнутые губы говорили, что ему нет нужды возбуждать их языческие чувства.
Каждый из присутствующих думал так же, как и он.
– Прежде всего нужно выиграть время, – говорил Симмах. – С этой целью мы сегодня же изберем из своей среды депутацию, которая еще раз представит Феодосию просьбу римского народа. Кроме того, кто-нибудь, кто половчее, поедет к Арбогасту, а те, которые останутся на месте, приготовят все необходимое для защиты. Кто же из вас, славные отцы, хочет принять на себя труды тяжелой дороги в Константинополь? Меня, Никомаха Флавиана и префекта города исключите, так как мы будем необходимы в Риме.
– Укажи нам депутатов, – сказал Флавиан.
– Мы сделаем, как ты решишь, – согласились с префектом несколько сенаторов.
Симмах задумался и сказал после долгого перерыва:
– Перед Феодосием должны предстать люди терпеливые, чтобы не вызвать его вспыльчивости. Этот гордый испанец не выносит горячего слова, о чем я знаю по собственному опыту. Если бы Криспин, Руфий и Клавдиан согласились подвергнуть себя гневу Феодосия, мы были бы уверены, что они не вызовут его мести. Рассудительность всегда сопутствует сединам.
Перечисленные по именам сенаторы наклонили головы в знак согласия.
– С Арбогастом всего лучше вести дело Каю Юлию Страбону, – указывал Симмах. – Он его знает хорошо со времени своего пребывания в Виенне, а что он сумеет заставить открыться перед собой ловким словом самую подозрительную душу, об этом мы все знаем.
– Прежде чем завтра зайдет солнце, я буду уже на дороге в Виенну, – отвечал Кай Юлий.
– Тут кончаются мои указания, – сказал Симмах. – О дальнейшем мы просим указаний Никомаха Флавиана: он лучше всех нас знает, как приготовиться к смелому деянию.
Глаза сенаторов обратились на префекта.
Флавиан оглянулся на дверь и, когда убедился, что стража бодрствует, начал:
– Во все города, местечки и села мы разошлем своих доверенных, чтобы они зажгли в стране ненависть к галилеянам. Кого не склонит любовь к прошлому Рима, того соблазнит золото или обещание места. Мы не можем быть разборчивы в средствах. Каждый способ, даже подкуп, годится, если он ведет к намеченной цели. Во всех городах, где управляют наши декурионы, надо собрать большой запас мечей, дротиков, щитов и стрел, а префект столицы снабдит склады зерном, маслом, вином и сушеным мясом на случай осады. Феодосий с некоторого времени, усыпленный успехами, хотя и изленился за последнее время, но может вспомнить, что был некогда деятельным и мужественным вождем. Мы должны стараться привлечь к себе невольников и склонить остальных почитателей старого порядка, чтобы и они поступали так же. Может быть, нам скоро понадобится много рук, так как смерть не отличает свободных от рабов. Однако прежде чем мы примемся за рискованное предприятие, надо подумать о казне, потому что без денег мы не приобретем ни одного меча. Полагаю, что для начала будет достаточно, если каждый из нас передаст Симмаху по десять миллионов сестерций. Пусть консул будет нашим казначеем.
Никто из сенаторов не удивился величине этой суммы. Они давали больше на цели менее важные.
– Мы согласны, – отвечал за всех самый старый, Клавдиан.
– Согласны, – повторили остальные.
– От этой дани, к которой мы склоним всех богатых римлян, – говорил Флавиан, – будут освобождены только весталки, молитвам которых мы поручаем наши печали и обиды.
– От этой жертвы, которой требует от нас родина, – отвечала Фауста Авзония, – никто не может освободить римлянина, обладающего такой суммой. Мой управляющий завтра вручит консулу десять миллионов.
Сенаторы взглядом, полным уважения, поблагодарили весталку.
А она, выпрямившись на софе, продолжала:
– Когда мужи советуются, женщины должны стеречь домашний очаг, но домашний очаг весталок – это Рим, который заменяет нам мужа и детей. Нас нельзя обходить, когда нашему домашнему очагу грозит опасность. Советуясь о делах отчизны, вы, славные отцы, обыкновенно забываете о том, что сердце женщины часто оказывает хорошую услугу разуму мужа. Позвольте же и нам принять участие в вашей работе, чтобы решительная минута не захватила римлянок неподготовленными. И они должны знать, что пришло время, когда Рим требует жертв не только от своих сыновей, но и от дочерей. И женщины страдают, когда их мужья подвергаются опасности.