Тогда ходило по рукам четверостишие, неизвестно кем сочиненное:
По-видимому, в народных массах Японии обозначавшееся стремление России на Дальний Восток уже вызывало тревогу и враждебные чувства.
Но во дни Александра III только намечались первые шаги агрессивной дальневосточной политики, втянувшей нас впоследствии в гибельную войну с Японией. Великий Сибирский железнодорожный путь, без которого никакая агрессивность не могла быть осуществлена, был только торжественно заложен наследником во Владивостоке и требовал времени для своего осуществления.
С Ближнего Востока Россия ушла, в Константинополе самое влиятельное положение, из-за которого так долго соперничали там Россия и Англия, заняла Германия, уже мечтавшая о Багдадской железной дороге и о победе своей промышленности на этом новом для нее фронте. В то же время Германия открыто поддерживала Австрию в ее балканской политике, русская же дипломатия Александра III, вытесненная собственной неумелостью с Ближнего Востока, искала утешения в Персии, в которой никаких единоверных братушек не было и с которой воевать не приходилось, потому что слабая Персия шла на все уступки, предел которым ставило только соперничество Англии на этом пути в Индию. Франция, конечно, поддерживала Россию, германская дипломатия ничего не имела против того, чтобы новая союзница Франции впуталась в какую-нибудь далекую азиатскую авантюру, Австрия обделывала свои дела на Балканах, и Александру III пока что только и оставалась роль «миротворца». А так как он неожиданно скончался, успев процарствовать только 13 лет, то он и не успел выйти из этой роли, оставив своему преемнику задачу расхлебывать всю ту кашу, которую он начал заваривать.
Пока же все были довольны политикой Александра III, называя ее «мудрой», а его «миротворцем».
Австрия укрепляла свое положение в даром доставшихся ей Боснии и Герцеговине, опутывала экономически Сербию и имела своего ставленника в лице болгарского князя.
Германия открыто поддерживала Австрию и налаживала свою ближневосточную политику, ничего не имея против того, чтобы Россия запуталась на Дальнем Востоке. Франция считала себя застрахованной от нападения Германии, хотя платила за эту страховку высокие премии.
При таких условиях воевать пока было не с кем, и «слава, купленная кровью», не могла соблазнить Александра III.
Казалось, что Россия ощущала «полный гордого доверия покой», но этот покой все более походил на покой кладбища…
Тяжела была в свое время «николаевщина», невыносима была самоуверенная, самодовлеющая, самодержавная твердокаменность императора-жандарма.
Но тяжелая, грузная фигура Александра III, казалось, давила не то чтоб сильнее, но как-то обиднее, больнее.
И сам по себе этот тупой, сильно выпивавший, ограниченный человек был мельче Николая, будничнее, серее, и Россия была уж не та. За полвека, отделявшие Александра III от Николая I, Россия изменилась, она стала куда чувствительнее, восприимчивее.
Уже при Николае I выросла в России интеллигенция, которая была много культурнее, умнее, образованнее и талантливее и царя, и окружавшей его клики.
При Александре III разница эта обозначилась неизмеримо резче.
Даже средний уровень страны стал значительно выше той культурной низины, в которой очутилась высота престола…
ГЛАВА 5
Финансы
При Александре II, в связи с общим упорядочением государственного управления, внесены были более культурные приемы и в управление финансами. В 1877 году курс нашего бумажного рубля настолько повысился, что можно было мечтать о постепенном восстановлении обмена. Но война 1877–1878 годов увеличила почти на полмиллиарда выпуски кредитных билетов, и финансы опять пришли в расстройство.
Но Александр III, как уже отмечено, имел одно неоспоримое достоинство: он не испытывал ни зависти, ни ревности к умным людям и не боялся их.
Когда вместе с Лорис-Меликовым и Милютиным ушел и министр финансов Абаза, Александр III вручил министерство финансов киевскому профессору Бунге.
H. X. Бунге был честный и дельный финансист, серьезный ученый и культурный человек.
Он приложил много стараний к упорядочению нашей налоговой системы и всего финансового управления. Но он не признавал никаких фокусов, и поэтому почти все сметы за время своего управления финансами он честно и откровенно сводил с дефицитами, скрывать которые не желал.
За это и главным образом за то, что он пытался привлечь к податному обложению и неподатные сословия, мечтал о введении подоходного налога, уменьшил выкупные крестьянские платежи и провел уничтожение подушной подати, его травили патриоты своих привилегий во главе с Катковым.
К тому же Бунге не везло. Наш главный и бессменный министр финансов, с которым никакому самодержцу не сладить, господин Урожай, за шестилетнее управление Бунге финансами несколько раз подрывал все расчеты.
Зато этот самый господин Урожай очень благосклонно отнесся к преемнику Бунге, к Вышнеградскому, к человеку тоже ученому, но куда более ловкому и менее щепетильному.
Несколько хороших урожаев и подчинение всей железнодорожной тарифной политики государству, повышение пошлин, всякие поощрения быстрой реализации урожаев и широкого вывоза нашего хлеба за границу дали Вышнеградскому возможность, при улучшении торгового баланса, сводить бюджетные росписи без дефицитов, более выгодно заключить новые займы и конвертировать старые.
Получился некоторый финансовый блеск при удлинении сроков нашей задолженности и увеличении их суммы, то есть при большем обременении будущих поколений.
Поощрение вывоза приводило к тому, что мужик, при еще большем недоедании, мог исправнее уплачивать налоги и подати. Стали продавать за границу и вывозить хлеба больше, чем можно было без ущерба собственной сытости. Курс нашего рубля стал повышаться, чрезвычайно оживились всякое грюндерство и биржевая игра, бешеные деньги завертелись в веселой свистопляске, и сермяжная Русь вдруг явила изумленному миру видимость необычайного финансового расцвета. Вдруг в 1891 году, а за ними в следующем году господин Урожай опять подвел. Под мишурой финансового блеска обнаружилось рубище мужицкой нищеты и голодное, изможденное тело крестьянской Руси.
Вышнеградский правил финансами недолго, всего лет пять. В начале 1892 года он заболел и в августе того же года ему пришлось оставить министерство.
Финансовый блеск, ознаменовавший деятельность Вышнеградского, не всех ослеплял. Достигнуты были крупные улучшения в железнодорожном хозяйстве и подчинение его интересам государственным или тому, что считалось ими, но самые крупные достижения, например, смелая и широкая операция конверсии займов, и тогда вызывали сомнения.
Сумма задолженности увеличилась, процент по долгам в конечном счете остался довольно высоким. Но банкиры, при посредстве которых совершались конверсии, были очень довольны. Им были уплачены огромные суммы в виде комиссионных. Такие гонорары зарабатывались до тех пор только на банкирских операциях с экзотическими странами. Но там никогда не могло быть такого размаха и не могли фигурировать такие колоссальные суммы.
После Вышнеградского вступил в управление финансами С. Ю. Витте, могущий считаться его учеником.
Витте перед тем недолго (около пяти месяцев) управлял министерством путей сообщения.
Со вступлением в управление финансами Витте Россия стала еще в большей степени удивлять Европу «финансовыми чудесами».
Дефициты как рукой сняло — и независимо от того, был ли урожай или недород. И это продолжалось во все одиннадцатилетнее управление Витте.
Мало того, не только не было дефицитов по росписям, но и по их исполнению непрерывно оказывались еще избытки, отчего у министра финансов образовалась «свободная наличность». Это создало министру финансов совершенно исключительное положение. Раз министр располагал не только сметной, но и сверхсметной свободной наличностью, то главы всех других ведомств должны были с ним не только особенно считаться, а и заискивать в нем.